Выше Эвереста

Хотя я навсегда останусь членом нашего небольшого «эверестского братства», я уже никогда не смогу подниматься по горным склонам. Эта мрачная мысль (конечно, я скрыл ее от друзей) тяготила меня недолго. Если даже я и не смогу больше заниматься альпинизмом, то все же должен быть счастлив, что мне удалось подняться на Эверест. Вскоре друзья ушли. Меня тронули прощальные слова Пху Дорджи:

— Я пойду в монастырь Тьянгбоче и попрошу главного ламу особо помолиться за тебя.

Я с грустью вспомнил монастырь, ярко-красные крыши которого четко вырисовывались на фоне вечных снегов и курившейся вершины Эвереста, и мне стало грустно.

Еще в детстве я полюбил горы, ведь мы жили в Симле, у подножия Гималаев. Зимой лужайка перед нашим домом была покрыта снегом. Из досок мы делали санки и катались по снегу. Тогда мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь окажусь в зоне вечных снегов. Совсем мальчишкой, в Симле, я мечтал познать тайны гор. Чтобы осуществить мечту, потребовались годы самодисциплины, упорного труда и невероятных усилий. И все же именно стремление, мечта влечет человека вперед — будь то ученый, пролагающий путь к новому открытию, поэт, мастер слова, или альпинист, вроде меня, жаждущий покорить новую вершину.

Болезнь положила конец моим альпинистским мечтам. Нужно было подумать о будущем. Неожиданно я понял, что в новых условиях мне предстоит покорить еще один Эверест. Каждый день приходила ко мне невеста. Конечно, ее потрясло мое несчастье, но она никогда не отчаивалась и не унывала. Она помогала врачам и сестрам и всегда подбадривала меня. Эта девушка удивительно быстро умела поднять мое настроение. В ее присутствии я почти забывал о своей болезни.

В те дни наши отношения казались чуть ли не идеальными. Но долго ли это могло продолжаться? Я считал своим долгом рассеять иллюзии. И тем не менее с каждым днем девушка становилась мне все ближе. Между нами установились замечательные отношения, и нарушить их у меня не хватало смелости. Мы мало говорили, но даже молча удивительно хорошо понимали друг друга. Она вообще не была разговорчива. Но и в этом молчании я угадывал ее затаенные мысли. Именно поэтому я чувствовал себя увереннее и понимал, что она привязана ко мне.

Однажды я осторожно намекнул ей, что не следует считать себя связанной обязательствами, взятыми до моего ранения. Пожалуй, настало время расстаться друзьями. Она разразилась слезами. Я почувствовал себя виноватым и сам еле сдерживал рыдания. Она подошла, приложила пальцы к моим губам и прошептала:

— Хари, пожалуйста, обещай мне, что никогда больше не повторишь этих слов.

Мне не хотелось ее обижать, но шли недели, месяцы, и я понимал, что никогда не стану полноценным человеком. Следовало набраться смелости и поговорить с нею всерьез. Как бы ни было болезненно расставание, по оно все-таки неизбежно. Однажды, во время ее посещения, я взглянул в окно. Там, в саду, цвели розы, жужжали пчелы, открывался чудесный светлый мир, хотя тьма окутывала мои чувства. Сестры ушли, и мы с невестой остались вдвоем. Она сидела на краю кровати и что-то мне рассказывала. Я взял ее руки в свои и проговорил:

— Так не может больше продолжаться. Ты знаешь, я инвалид. Как муж я буду только тяжелым бременем. Забудь меня и живи спокойно.

Она не приняла мои слова всерьез и весело, но с упреком сказала:

— Хари, ты забываешь свое обещание.

Я решил, что надо быть безжалостным и, если надо, даже грубым. Я крепко сжал ее руки и резко бросил:

— Хочешь выйти замуж за человека, который через восемь месяцев умрет? Ты же знаешь, что этот срок установили врачи.

Улыбка застыла на ее губах. Казалось, она была потрясена. Она заплакала:

— Хари, пожалуйста, не говори так!

Мне очень хотелось сгладить впечатление от моей грубости. Но я знал, что иного пути у меня нет. Воцарилось молчание. Мои пальцы коснулись обручального кольца на ее руке. Я хорошо помнил, где и когда я купил его. Незадолго до экспедиции на Эверест мы с мамой ездили в Агру, туда, где словно серебряная бабочка на фоне жаркого тропического неба парит мавзолей Тадж-Махал. Его построил могольский султан Шах-Джахан в память своей жены Мумтаз-Махал, и я решил, что лучше всего купить обручальное кольцо именно здесь, где находится памятник, построенный в честь великой любви. Было воскресенье, и магазины не работали. Я упросил одного ювелира открыть магазин и купил кольцо.

Я не мог без слез смотреть на невесту. Мы долго молчали. В душевной агонии, измученный, я закрыл глаза. Когда я открыл их, она уже освободила свою руку и ушла.

Больше я никогда ее не видел.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Мои воспоминания о раннем детстве связаны с Симлой, где я жил в возрасте четырех-пяти лет. Наша семья снимала небольшой коттедж в долине Фагли, откуда за час можно было пешком дойти до торгового центра города. Отец работал инженером в Центральном управлении общественных работ и отвечал за порядок в вице-королевском дворце. Я любил подниматься с ним по крутой тропе, ведущей к торговому центру, а затем быстро сбегать к нашему коттеджу.