Выше нас — одно море

Ребята провожали его весело. Спели прощальную песню. Слова скоро позабылись, но мелодия звучала еще долго. Всю длинную дорогу до Мурманска. Николай хорошо знал, зачем ехал в Заполярье. И на сколько. На год — не больше. Заработать. А там видал он это море…

Мурманск встретил его неприветливо. Ветер резкий, колючий так и впился в лицо. Пахло сельдью и рыбьим жиром. Легкое пальто не выдерживало атак холодного ветра. Пальцы в перчатках коченели.

Посмотрев на часы, Николай зашагал по улице. Расспросив у встречных, где отдел кадров тралового флота, поплутав между незнакомых домов, он нашел контору.

И вот первый рейс. И первый шторм. Боцман презрительно усмехнулся:

— Это байки…

Николаю же казалось, что рушится мир. Судно кренилось, рвалось вперед, откатывалось назад. Трещали переборки. А он пластом лежал на койке, ничего не понимая, зеленый, как вода в океане.

Но все проходит. Кончился и шторм. Николай научился ходить по выскальзывающей из-под ног палубе, научился работать. Вот только планы, задуманные еще дома, дали трещину после первого рейса.

В тот день он зашел в управление, получил деньги и отправился в сберкассу. Вдруг кто-то окликнул Николая. Навстречу шел Шавров, парень с его судна. Слово за слово. И Шавров уговорил зайти в ресторан.

На следующее утро отчаянно болела голова, и печально похрустывали в кармане остатки замечательного плана. „Ладно, будут еще рейсы“, — успокаивал себя Николай.

…Катит море холодные волны. Поет бесконечную песню. То могуче-величавую, то скорбную. И бегут дни, похожие друг на друга. И на Лабрадоре, и на Джорджес-банке, и в Южной Атлантике. Везде волны, ветер и работа.

А после первого рейса прошел год. Год, отведенный для моря. В одну из стоянок Николай получил телеграмму от деда: „Выезжай, заболела мать“. В отделе кадров ему предлагали отпуск, но он решительно заявил:

— Увольняюсь!

Стучали колеса. Поезд стремительно вез его домой, а на душе почему-то кошки скребли. „Ничего, пройдет“, — уговаривал себя Николай.

Только сойдя с поезда на маленькой станции с чудным названием Пулька, он почувствовал, как соскучился по знакомому с детства дубу у дороги, набухшему от дождя и солнца, по бесхитростной песне жаворонка.

Подхватив чемодан, Николай быстро зашагал домой. Осторожно открыл дверь, зашел в комнату. Похудевшая во время болезни мать протянула к нему руки.

— Сынок, милый, вернулся.

Он гладил седую голову матери и подозрительно моргал.

— Мамочка, ну, успокойся. Видишь, я жив, здоров!

Николай закурил, медленно прошелся по комнате. Одна из половиц скрипнула. Он еще раз наступил на нее. „Точно, это она“. Вспомнил, как пацаном любил лазить по этой половице. Мать ругала, а он лазил.

„Упрямый был, да и сейчас не лучше“, — подумал Николай и вдруг рассмеялся тихо и счастливо.

В сенях стукнуло. Дверь распахнулась, пропустив старичка в рубахе до колен, подпоясанной ремешком.

— Здравствуй, дедушка!

— Ну, как? — вместо приветствия спросил дед. Глаза его смотрели строго.

— Как море, спрашиваю?

Николай не дал деду договорить, обнял его и уткнулся в колючую бороду, пахнущую табаком и травами.

Мать улыбалась. Дед смущенно заворчал, но, по-видимому, довольный, прошаркал на кухню.

Вечером Николай собрался в клуб. Мать, заметив его нерешительность, проговорила:

— Иди, сынок, иди. Заждалась она тебя. Дай бог, может, и на свадьбе твоей с дедом погуляем.

В клубе самоотреченно кружились пары. Много было незнакомых парней и девчонок. Валю он увидел не сразу. Потом почувствовал настойчивый взгляд. Валя стояла за спинами подруг, а глаза ее синие, как море, так и плыли за Николаем. Их взгляды встретились. Он второпях пожал протянутую руку и шепнул:

— Пойдем отсюда.

С трудом протолкавшись к выходу, они выбрались на улицу. И мир затих. Они брели по слегка освещенной улице, прижимаясь друг к другу, самые счастливые на земле.

Прошла неделя, вторая, а Николай еще никак не мог привыкнуть к солнцу, к зелени. Он удил рыбу, купался, слушал по утрам шепот просыпавшегося леса. А вечерами — бесконечные прогулки с Валей.

Свадьбу решили сыграть позднее, когда Николай поступит на работу.

— На станцию неплохо бы, — вздохнула мать, — рядом с домом, да и работа хорошая.

А ему было все равно. На станцию так на станцию.

Ночи становились темнее, ненастнее. Дождик холодный и нудный иногда затягивался на целые часы. В такие дни вспоминался Мурманск, ребята, корабли, жадно ждущие у причалов своих хозяев…

Мать не могла нарадоваться на сына. А дед молчал, посасывая свою прокопченную трубку.

Однажды ранним утром Николай решил пойти на озеро искупаться. Вода была холодная, но он быстро разделся и поплыл. На середине озера лег на спину. Облака по-осеннему темные, рваные плыли на север. Они были очень похожи на корабли.

Вдруг Николая словно чем-то обожгло. Он затаил дыхание. Прорвавшие низкие тучи солнечные лучи коснулись гребешков ряби. Вода заискрилась. А солнце щедрее и щедрее посылало на землю лучи. Уже все озеро заиграло яркими красками. Николаю казалось, что он плывет по залитому огнем океану возле Лабрадора.