Выше ноги от земли

На маленькой кухне Федор казался громадным плюшевым медведем в кукольном домике. Под ногами у него вертелись два пупса двух-трех лет и серая кошка. Старшая дочка Вера сидела здесь же, за обеденным столом, и делала уроки. «Остальных, – сказал Федор, – моя повела по кружкам». Руднев сначала не понял, что речь идет о внеклассных занятиях, и на ум пришла другая картинка: Ольга, как вертухай в тюремном дворе, водит детей по кругу.

Федор открывал и закрывал холодильник, доставал какие-то пакеты, некоторые убирал назад, некоторые – оставлял. Так на столе оказались кусок сыра, хлеб, оладьи и малиновое варенье. Вера запустила в банку палец. Федор поставил чайник.

– Извини, Илюш, кроме чая, ничего другого налить нету. Алкоголя дома не держим.

– Это даже хорошо. Мне с утра за руль.

– Ну вот и славно, – согласился Федор.

Он взял графин, разлил по стаканам воду, размешал в ней варенье и отдал сладкое питье детям. Потом сел напротив и стал смотреть то на Илью, то на костяшки своих кулаков.

– Вчера беседу имел.

– Какую беседу?

– Серьезную. Благочинный из епархии ко мне в храм приезжал.

– Кто?

– Помощник митрополита. Ревизор такой. Я бы даже сказал, надзиратель.

– И чего он?

Руднев предвидел, куда катится разговор. А Федор не знал, с чего начать. Он даже жалел, что начал, и закипал.

– Ну там… Оказалось, Ольга к архиерею ходила. Да так сходила, что… Вот кто ее просил?

– Тут в примере загадка! – сказала Вера. – Пап, помоги…

Федор не слышал дочь.

– Пришел без звонка. Ходит-ходит по церкви. Вопросы глупые задает: почему крыльцо шифером крою, а не металлом, или зачем песку так много, для плитки так много не надо. В общем, трещит без дела… А потом вдруг как спросит: «Плохо тебе живется?»

– Пап, слушай… Ну слушай! «За бесчисленной отарой ночью шел пастух усталый». Кто это?

– Как тебе живется! Ну что за вопрос? Я отвечаю ему, что сносно живу. А он опять, разве плохое у тебя житье? Как у всех, говорю. С Божьей помощью. Вот он и выдал, что жалобница за меня в епархии просила. И пристыдил: сам, мол, трусишь, а бабу свою в скромности держать не можешь.

– «За бесчисленной отарой ночью шел пастух усталый»! Пап, ну кто это?

Федор поглядел на Веру.

– Это, дочка, Иисус Христос.

Она притихла.

– А ты чего ему ответил? – спросил Руднев.

– Злость меня какая-то взяла. Я и сказал ему… – кулаки Федора сжались. – Не буду сейчас при детях повторять… Но крепко сказал!

Засвистел чайник. Федор, переступив через пупсов, собирающих на полу пазлы, снял его с огня.

– Это не Иисус, папа.

– Почему?

– Тут дальше: «…а когда пропел петух – скрылись овцы и пастух».

– Какой еще петух?

– Не знаю, какой, пап… Громкий.

Федор налил чаю. И только сел, как в прихожей щелкнул замок. Пупсы бросили свои пазлы, побежали встречать маму. Послышалось, как у кого-то случайно раскрылся зонт и дети завизжали. Только голос Ольги тучей гремел над детским смехом.

– Кто-то обкурил всю лестницу! – крикнула она из прихожей. – А, у нас гости. Здравствуй, Илья.

– Привет, Оля.

Она понюхала воздух в кухне, в котором витали следы их невинного курения. Илья решил, что сейчас им влетит, но Ольга, поняв все, только цокнула языком.

– А чего это вы не едите ничего? – спросила она, сменив тему. – Я сейчас картошки сварю…

– Не надо, – остановил ее Федор. – Мы сыты.

– Сыты? – Ольга потупилась на Илью. – Ты, может, и сыт. А вот Илья…

Илья решил, что лучшего момента для побега не будет:

– Я не голоден, но устал. Спать хочу очень. Пожалуй, пойду.

– Ну как же? – удивилась Ольга. Она была чем-то взволнована и весела. – Чаю попил, и все? Тебе Федя не сказал, что у нас радость?

– Какая?

– Ну что же ты ему не сказал? Феде отпуск дали. Митрополит одобрил, подписал. Никогда раньше не давал, а тут нате. – Ольга подмигнула Илье и сладко улыбнулась. Она была горда за себя. – Может, мы коньячку выпьем?

– Коньячку? – Федор насторожился. – У нас нет ничего.

– Забыл, что ли? Тебе на Пасху дарили. Дорогой, французский. Там еще оставалось. А тут чем не повод?

– Не надо коньяка, – попросил Илья. – Мне рано за руль.

– Не надо коньяка, – подтвердил Федор. – Ему за руль.

Ольга принесла бутылку, обтерла ее полотенцем.

– По чуть-чуть.

– Не надо!

– Да ты чего это? Хоть Илью угости.

Федор был напряжен и даже покраснел. Он свернул бутылке голову. Налил себе и Рудневу.

– Сама будешь? – спросил он у Ольги.

– А я не человек?

Федор не хотел наливать.

– Может, не будешь?

– Тебе жалко, в самом деле?

Он пофырчал, налил и тяжело опустился на стул.

– Ну, за отпуск! – Ольга подняла рюмку. – И за тебя, Феденька.

Все выпили. Помолчали.

– Мне хоть и за руль с утра, но такого коньяка можете еще лить, – наконец сказал Илья.

Федор, малиновый, как варенье, смотрел на жену. Ольга смотрела на него. Потом подбородок ее задрожал, и она засмеялась. Засмеялся Руднев. И уже после всех загоготал Федор.

– Не дам больше никому! – выкрикнул он сквозь смех и вылил в себя всю бутылку.

– Тебе не стыдно? Когда ты успел? – спросила Ольга у мужа, который давно выпил коньяк и заменил чаем.

– Стыдно, – ответил Федор, вытирая слезы. – Я куплю новую бутылку.

– Нет уж, дорогой… Он у нас плохо хранится.

Вошла Вера с учебником: