Полковник Вайсингер в тот день, когда нанял Фитя, сделал мудрый шаг. До этого разговора я не был даже уверен в том, что в Танми проникли коммунисты. Все, на что я мог опираться, это на настойчивое утверждение полковника Вайсингера, подкрепленное печально известным захваченным документом, в котором восхвалялась эта община. Описание своих родных мест, сделанное Фитем, подтвердило мне то, что интуиция полковника Вайсингера подсказала ему несколькими месяцами ранее. Повстанческая организация Танми была очень разветвленной — это была созревшая цель, которую давно пора было атаковать. И человек, который только что описал ее, был главным оружием для такого наступления.
Фить сказал, что в подробностях бóльшей части организации Танми он не уверен, но также настаивал, что сможет узнать о ней больше, если получит безопасный доступ к деревням, входящим в общину. Я достал карту Танми, и Фить начал просвещать меня о нюансах вьетнамской расширенной семьи. Перескакивая с деревни на деревню, он начал называть имена своих многочисленных двоюродных братьев, тетей, дядей, племянников и племянниц, которые жили в Танми. Фить был родственником практически половины населения общины. Здесь и был ключ к разгадке тайны Танми. Чтобы усилить давление на вьетконговскую организацию в общине, нам нужна была конкретная информация о каждом вьетконговце в деревне. Кто они? В каких деревнях они действовали? Кто прятался на базах и кто доставлял им еду и медикаменты? Сколько кадровых сотрудников высшего ранга обычно находилось в общине, и какую из шести деревень коммунисты считали наиболее безопасной? Не мог ли Фить узнать ответы на эти и другие вопросы во время своих вылазок в Танми? Короче говоря, если майор Эби сможет заручиться согласием руководителя уезда на предоставление военного сопровождения для Фитя и Чунга, не могли бы мы использовать миссии по доставке писем в качестве прикрытия для работы этих двух людей по созданию и использованию сети информаторов в общине?
И Фить, и Чунг согласились с тем, что такое изменение направленности проекта Танми вполне осуществимо, но ни один из них не испытывал энтузиазма по поводу этой идеи. Сержант Чунг прямо сказал мне, что он переводчик, а не шпион. Проект Танми был ненадлежащим использованием его услуг, и я должен понимать, что у него есть жена и дети. Чунг также утверждал, что даже если в ходе проекта и удастся выявить структуру вьетконговцев в общине, руководитель уезда не предпримет никаких действий в отношении любой информации, которую они с Фитем смогут получить.
Фить кивнул в знак согласия с последним утверждением. Лично его риски проекта не беспокоили — Вьетконг уже пометил его для уничтожения. Но, как и Чунг, он не доверял ни майору Нгиему, ни правительственным войскам в Танми.
В конце концов, оба согласились принять участие в проекте при условии, что они получат для выполнения своих заданий вооруженную охрану. Кроме того, Чунг должен был получить компенсацию за повышенный риск, связанный с проектом. Он оказывал стабилизирующее влияние на Фитя, без которого вся затея провалилась бы.
Как всегда, майор Эби проявил энтузиазм и готовность к сотрудничеству, и быстро заручился неохотным согласием майора Нгиема на сопровождение группы во время их ежедневных поездок в Танми. По настоянию сержанта Чунга мы намеренно избегали сообщать любезному уездному начальнику о новом направлении, которое должен был принять проект. Если бы майор Нгием узнал, что эти два человека собирают разведданные для американских советников, он был бы недоволен.
Побыв в Дыкхюэ менее трех недель, я уже начал рассматривать наших вьетнамских коллег как противников в попытке победить вьетконговцев. Я стал жертвой всех подводных камней, о которых рассказывали наши инструкторы в Форт-Брэгге. Как американский военный, воспитанный на прямом, агрессивном подходе к решению проблем, я собирался довести дело до конца, с помощью вьетнамцев или без них, став, таким образом, идеальным учеником полковника Вайсингера, которого я же и упрекал за подобное отношение к делу несколькими неделями ранее.