Высматриватель

Театры памяти как минимальное состояние людей, но они не хотят из него выходить, как будто какой-то поезд, и у жизни есть билет, а у вас нет, и вы стоите на перроне и провожаете свою жизнь: пока, пока, хорошей дороги, и так целыми днями – стоите на перроне, с красными глазами, в красивых рубашках, а поезд всё не отходит, и только вздрагивающие раненые вокруг – раненое время, помирающее, но его никто не спасёт.

Как они возникли, эти театры? Можно и повторить: когда головы стали переполнены, друзья стали переполнены, а хотелось как-то сохранить себя целиком, возникли эти театры памяти – дополнительные ячейки. Гигантские фотоальбомы, подвижные, и вот какие у меня туфли, а это я спал, этим я мылся, нашествие кухарок со своими тарелочками и брынзу лучше отмачивать в молоке, питаются очевидностью, люди как аксессуар – сфотографироваться со звездой, но не с космосом; и как человек пришёл в этот мир, он пришёл сюда, чтобы в итоге осознать себя, и вроде бы всё сходится: чем крепче он осознает, чем явственней он проступит здесь… Но вот не проступает же, и только это вещество на стенах, вещество жизни – слизь.

Когда-то театры были закрыты, и сцена была отделена, но теперь там стояли кучи людей, и столько информации было вывалено – проточное загромождение, и хорошо, что не все мастерят – кто-то не мастерит, держится ещё, а те уже переделали: бусы в форме арбуза, сережки-птички, деревянный сундук, они всё мастерят и мастерят, эти маленькие предметы, которые никому не нужны и ни к чему не относятся – концентрированное время человеческих жизней. Какие-то выпекают дома, семиуровневые салаты, разноцветные картошки – чтобы просто поесть. Или понабрали себе луковиц, ходят с ними, останавливая знакомых, демонстрируя им: смотри, какой у меня лук. – А у меня вот такой... И если кому не понравилось – плачут, не зная, куда себя деть – себя и эти позором клеймённые туфли. Эти шапки и собаки, чувства и путешествия, ещё всякие штучечки, плоскость и магическое преимущество диких планшетников, пустота и полушарие, логика, воспринимающаяся как чудо, константы изображений, как фанатичные телеграфисты, сумасшедшие, привыкшие соединяться друг с другом по тысяче раз в день... И это – новая стратегия смысла.

Вот как оно росло прямо на глазах, сор (или просто сорвалось с языка – «сор»), засорилось немного, раскинулось перед ним, вот он, театр памяти, и конца не было видно: подвижное поле, там люди крутились, и каждый хотел обнаружить себя (как маленькое чудо), так они вбивали пароль и обнаруживали: вот же он я, смотрите-смотрите, замачивали в огромных тазах, месили порошки личных историй – и так проявляли себя, демонстрировали, дули в огромные личности.

Холодные, длинные, с тысячеградусником под мышкой, носили заросшие мозги, чтобы избежать нападения яблока сверху. Стены стояли без домов, они выставили их перед своим именем, они говорили: мы ограничены, не спрашивайте с нас, мы ограничены; и мир ограничен: значит, поскорее урвать и бегом отсюда прочь.

Высматривали в основном друг друга, просматривали так решительно, и в итоге глаза у них становились огромные и выходили из лица, как планеты, – в таком виде они казались себе пучеглазыми идолами. И человек, как преисполненный чувства самого себя, ходил к другим, бросался им в глаза, всеми силами стараясь запомниться; и они все так ходили и искали для себя чьих-то глаз, которые их примут, и, может быть, даже улыбка, нежность; общались пальцем, с подкарауливающей любезностью, двигая огромные скобки эмоций.

Реальность паковали в картинки, качества паковали, вот он приходит, некто, приходит в специальный пункт и говорит: «А упакуйте мне совесть. Что вы, не для меня! Для моего сына, к примеру, у него совести нет, и я говорю: пошёл бы поискал, а он не понимает, чего от него хотят, и я не знаю, как объяснить. Художественные произведения, такие длинные, уже не может воспринять, и как ему объяснить, что такое совесть, например, или долг, составить комикс на эту тему, или подкупить друзей, чтобы они всю неделю рассказывали о совести, или устроить праздник «день объяснения совести», или вот так прийти к вам и думать, что вы сразу же решите; кто-нибудь знает, как в человеке заводится мораль? Вы знаете? Может быть, какие-то штаммы подбросить, витамины морали? Раз – и готово. Или какой-нибудь эксперимент по освоению совести?..»