Высматриватель

– Посмотри на меня: я уксусная, кислая, страшная. Спасайся. Выпрыгни из этой жестяной банки судьбы. Тебе нужно спастись. Иди в дом на берегу рыбокаменной воды и живи там, настоянный на тишине многодневного одиночества, выдержанный, бесстрашный. Это твоя дорога.

Она помогла мне, явившись из ниоткуда, и это то, что я называю женщиной, которая меня изменила, она стала главной в моей судьбе – эта жертва, которую она принесла, – жертва невместе – великое прозрение с её стороны, и я остался предан ей, невзирая на то, что мы никогда друг другу не клялись.

Так я попал в свою жизнь, нашёл рыбокаменную реку и выстроил дом на берегу. Это было сложно мне – жить в пустоте своего общества, и я метался по дому, я рвал занавески на окне, сидел целыми днями и вытягивал из них нитки, я не понимал, как люди живут одинокими, но через несколько лет я обернулся и увидел, что это были лучшие годы. Я же не всегда сидел там, у этой занавески, иногда я поднимал глаза и видел окно. Я смотрел в него, потом выходил на улицу. Я ходил к реке и впитывал её, я лежал в гамаке вечернего дома, я смотрел наверх и видел, как проявляется блестящая аллергия, космические высыпания – из ночи в ночь, и не было никаких шагов, там, где время ходило, теперь – никаких шагов, и я смотрел туда; как внезапность, как шар, что-то воцарилось во мне, пульсирующие ожидания – мне хотелось потрогать их, я чувствовал эту плоть (как и у слов, у них была плоть), и кто-то проникал в меня ложкой, кто-то мешал меня, готовил меня, и я ходил как помешанный, пытаясь высмотреть предназначение своей жизни.

И где-то я увидел его, это было оно, которое пряталось в женском роде, которое не имело слова под собой, но то, что я почувствовал, называлось… вечность или как-то так. Слово очень примерное, но оно схватывало за краешек, и я стал пользоваться им, я стал тянуть его из языка, я стал наблюдать за тем, где оно фигурировало, и какие это были фигуры, узнавать, с кем оно водилось… и всё это продолжалось, но однажды мне стало не хватать моего запаса – слов и мыслей даже стало не хватать, это был второй крупный перелом в моей жизни, и тогда я поехал в каузомерное.

Я не умел жить, как они, двигаясь смыслами, и я гулял до изнеможения целыми днями, стараясь подхватить интуицию, но ничего не выходило, и тогда я начал крутиться: встал и раскрутился вокруг своей оси, а потом ткнул, выставил палец и попал в какой-то дом с колпачной крышей. Он смотрел на меня историей университетов, и сам был университет – такой, в который я вошёл и сразу же сказал: я хотел бы учиться у вас, и они спросили, чему бы я хотел учиться, и я ответил, что хотел бы учиться всему, и они приняли меня на факультет ума.

Дальше было моё знакомство с учителем, и это был прекрасный учитель по имени Лейза Бариба, профессор по вечности. Она была одарённейшим практиком, умела генерировать вечности любых видов и потом показывала их – вечности, это и были её уроки. В первый раз, когда я попробовал попасть к ней на занятие, мне просто не удалось – я не попал, и Лейза Бариба объяснила, что у меня забита голова, и отвела меня в комнату, где можно было оставить любые надежды, она считала, что надежды вредны для человека. Потом она спросила, какая вечность меня интересует, и я почему-то ответил: любая, а она сказала, что это очень густонаселенная вечность, и предложила мне выбрать какую-то другую, и тогда я вывалился в первый тупик, и немного огорчился, но она попросила, чтобы я этого не делал, потому что мы пойдём вот этими тупиками, и если обращать внимание на то, что это тупики, дорога будет очень долгой, и можно утратить направление, а это именно то, что мы не должны утратить. И я понимал её, слушал её, а на лекциях мы гуляли по коридору, и она читала мои мысли как лекцию, а потом сразу же был семинар, и я пересказывал мои мысли, которые она прочитала, и получалось совершенно по-новому, и я проходил очередной тупик, из которого, казалось, не выбраться, но я проходил его через эти разговоры с Барибой.

Иногда она выхватывала из будущего, показывала эту экономию внутреннего света и как он распределен: кто-то забирает глазами больше и светится изнутри. Она говорила, что где-то есть фонарь, его называют «бумажный лампион», там света – немерено, и большие летающие орбиты около него как эпопея, там жизнь, там начало и конец, там столько света, что никогда его не высмотреть, этот свет, и вот что истинная находка – бумажный лампион.