Высматриватель

Маук был задан как поисковый запрос, он не был дан, как привыкла действовать себя жизнь, но он был задан, и в этом виде его было сложно отловить среди огромного шума, которым сопровождалось его присутствие. Его ловили словами, запросами, его упоминали в делах, говорили вот маук-маук, говорили он при чём и делали его сопричастным, делили с ним свою память, давали ему свои желания подержать, как будто у маука были руки, но руки у него действительно были, и он сгребал эти желания в кучку и запрыгивал в них, заменяя собой, и все эти вещи, пищи, гущи жрания, все эти девочки, испытанные на умение не рождать, все эти золотые грабли берущих – это был маук.

Гюн почувствовал его присутствие почти сразу. Ещё в театре он находил его чрезмерно влиятельным, продёргивал через себя все эти чёрные нити маучьей сети. Стены самомнений и текущие эгоисты в белом плыли перед глазами, они были преданы мауку, проданы ему, цветущие фотографиями одежд, фотографиями машин сменялись немного подорванными на минах собственной неудачи – неодетые в тысячи платьев, не переварившие тело трюфеля, но тоже стремящиеся, истрачивающие тонкие жизни желаний на крохотный предмет, который будет копиться в шкафу, зашедшие в человеческий магазин и живущие в нём… Все эти примеры он держал в своей голове, чтобы, когда они встретятся, он мог показать их мауку: вот видишь, какая беда…

Не раз он пытался представить маука, человеческими понятиями описать, выразить по шкале впечатлений, какой он – спокойный или бешеный, мудрый или случайный – Гюн старался вообразить, но это непросто было – шум очеловечить, доказать его ноги, придать характеристику тела, увидеть в нём собеседника. И только наборные образы, картинные вкрапления заворачивались в воображаемое лицо – полное междузубье, острый рот, взгляд почерневший и тугой, огромные боги вен, как инициация демона. Шарится толстыми клешнями, как будто ощупывает силу, течёт, когда говорит, сморкается в собственные слова, и панцирь из зубов – как зубы по всей голове. Вот он сидит там – маук, смотрит из всех углов, глаза прищурены, смысла в эту щель немного проходит, но он тянет его, как паутину извне – хищное выражение лица, скребёт лапками по гладкому полотну, и перед ним жизни человеческие как еда – быстрое усвоение: фотография, возраст, сигналы предпочтений. Питательная выжимка из людей. И маук сосёт из всех углов, как хитрый смотритель-ед, и так же сосут из него (это зовётся «коммуникации»).

А если вытащить его из сети, представить в толпе, вот он стоит – очная борода, как постороннее тело, едкое прилипало, и тетёнька шепчет террорист-террорист, отталкивается от него, как от темы, и все они шепчут террорист, но он продолжает расти своей бородой прямо по направлению вниз, и нет бы ограничиться волосами, и нет бы упаковать в наподбородник, или хотя бы не ходить туда, где все эти тётечки, но он продолжает ходить, и он продолжает расти – в самый низ. Дети подбегают и забрасывают какие-нибудь огрызки, и вскоре это украшенная борода со всякими разными предметами, которые начинают подгнивать, несъеденная груша, бешеный цитрон – это конфеты, чей-то коктейльный впрыск, или как это изобразить, когда делают так – «пф!» – и очень удивляются, маленькие и большие тоже так делают, и всё это гниёт у него в бороде, глупости человеческие – разлагаются в бороде, которая частица головы, портится как дурные воспоминания – бессмыслицы натёртые волосы (эбонит).

Так он увидел его – стереотипными лицами. Маук был как сила, разделённая на всех, но вошедшая в тело, которое её собирало, и теперь Гюн искал это тело, представлял, как находит, и его встречает маук. А не сыграть ли нам в шахматы мнений, так бы он, наверное, спросил. Проигравший должен будет спрятать себя. И это то самое место, где высматриватель собирался схитрить: ведь невидимость была любимейшим из его состояний, и это значит, что он никак не мог проиграть, а для маука это было бы серьёзное поражение, для маука это была бы мучительная смерть, потому что он и был самой видимостью.

Маук... Каждый раз, когда они думали о нём, он становился только сильнее – какие-то новости, информационные поводы. Они думали его, и он рос, они строили его силу, даже когда ненавидели его, и Гюн занимался примерно тем же сейчас, но надо было как-то подготовиться, сложить всё ведомое в голове. Как он будет вести себя? Что он мог сделать? Он мог дать бой или совет, что-то дать ему, принести в дар от высматривателя, и чтобы маук принял это и переменился, принял к сведению и перестал быть мауком, а стал бы горгицей или биналем, и чтобы маучность в мире пошла на убыль…