– А все эти люди, рыскающие как рыбы, рыхлые перебежками, вывидывали города, выделывали работы, брали на себя; никому не хотелось молчать, рты разошлись, как дырявые на лицах ходили вон у тебя дырочка на лице
, это так и должно… И зачем вы призвали меня? Чем я вам нужен? Чем не отпускаете от себя?.. И человек – это много людей, но если отрезать – ничего и не будет; я жил один на берегу рыбокаменной воды, пока вы не начали рушить – смотреть не могли, как я живу там один, на берегу рыбокаменной реки, и вы решили призвать, вы всегда призываете, чтобы кто-то расплачивался… И прежде чем мы дождёмся зверей… Но звери вот-вот подойдут... Звери? Я говорю о поступках, которые они привыкли совершать, это поступки как звери, и никто их не держит: сделал – убежал. Зверей никаких не будет, и это текст, который предстоит читать не мне, я просто отыскал свой предел... Предел, который выглядит как прилавок жизни, – вот до чего мы дошли.
И он опёрся, готовый расплатиться за ошибки людей, достал свой кошелёк и спросил: сколько с меня?
Они долго переводили ошибки по текущему курсу, конвертировали ошибки, грехи переводили, пока сумма не определилась, и прилавочник показал её – дважды изогнутая черта, и Гюн бил себя по карманам, надеясь, что получится расплатиться, так бил, что чуть не убил, и он убил бы – по карманам, но вовремя отключился… И внешний наблюдатель, какой-то мелкий сторонний человек, не имеющий отношения ни к чему, увидел павшего и говорил: вот то, что происходит с выскочками, но прилавочник уточнил: это не выскочка, а высматриватель, и внешний человек сморщил лицо, упал на колени и начал смеяться: господи, какой бред, какой бред!
*******
Это просилось на язык, конечно, это просилось, и надо было выговорить, пусть и из чужого рта, пусть ни к чему не привязано, но надо было рассказать – о том, что люди пошли. Люди пошли в этот поход – на поиски общей идеи. Троясь религией, глядя на облупленные улыбки друг друга, оплакивая свои возможности, люди шли. Глаза были открыты, и они смотрели по сторонам, они думали в специальных домах за приёмом пищи, пробуя на вкус свои слюни, они искали её, идею, но ничего не объединяло их, и они мучились этими неудачами, пока кто-то не начинал о душе, и люди морщились: как будто какая-то падаль. Общая идея – нужна ли она,
спрашивали они или просто молчали, довольные, говорили, что и так хорошо, и разные возможности, берите. Одни говорили, но другие подмечали: не взять. Это же руки из чудес – не берущие, и различные имитации светлого, как блики, порции новизны, и люди такие яркие, но это подсветка из кармана, лампочки за ушами, блестящие волосы и белая плитка зубов. Лишь бы светилось – и чем не душа, блеск – это чем не душа?
На спекшемся фоне современности – всепоглощающий и оглушительный эгоизм, стучали друг другу по голове, взаимно, музыка играла – и человек шёл, пока мог удерживаться на ногах, но потребность в идее жила – и в понастроенных ушах, и в пораспахнутых ртах, и чтобы слушать её, и чтобы говорить, и мы на связи всегда, и мы готовы уже, но вот куда нам идти?
Идеи же никакой нет, и молча отворачивались; но изредка прокатывала какая-то белая грусть и некое настроение – когда они подмигивали птицам, разбегивали ноги, растягивали смыслы – манили её, идею, ловили на свежую надежду.
И вдруг кто-то сказал: идея уже есть, наша общая идея, вот же она.
И люди направили глаза туда, куда он светил, и там эта идея как малый транспарант: слизь. Это идея – слизь. У них платья текут, потолки текут, слюни текут, разговоры и те, подходят и слизывают эмоции со стен. Как животные лижут солёные камни, так и люди лижут друг с друга боль и радость, слизывают каждое выделение, и генерация слизи: чем больше слизали, тем больше выделилось. Захватывают языком сюжеты, чувства, голоса, мнения, лижут бытовые истории. Мокрые со всех сторон – это хорошие люди, правильные, мокрые; но это не слёзы, а это слизь. Деньги – это слизь. Что-то биологическое. Слизь – это признак здоровья, и если никаких выделений, то пора бы обратиться к врачу, там вылечат, там научат: копируйте скользких. И это главное проявление человека – мокрейший слизняк, проползающий в ничтожную щель.