Предназначение свое!
Судьба моя,
Ты, сука, жестока!
Зачем Торвальди блядский,
Нагадил жидко так⁈
Лукас поморщился, прислонил лопату к дощатой стенке клетки, повернулся к Йоржу, всем видом выражающим желание услышать отзыв на свои стихи.
— Что-то у тебя с утра паршивенько с рифмой. Живот болит, что ли? Или вино мутное?
— Импровизация, — нисколько не расстроился циркач, — друг мой, импровизация наше все! И только так! Но! Если ее не готовить загодя, то можно добавить тебе работы. Что я, в общем, и сделал. С другой стороны, если сочинять заранее, то выйдет этакое шулерство, неприличное человеку искусства…
— Про говно, значит, прилично? — уточнил Изморозь.
— Естественный продукт! Отчего бы и не поговорить о нем двум благородным господам поутру?
— Самое время, ага…
Лукас себя искренне считал трепачом. Иные и не становятся студентами! Пусть даже и бывшими. Но неумолкающий Йорж мог заболтать кого угодно, трепясь о чем угодно. Иногда разговорчивость товарища вызывала острое желание шарахнуть его лопатой по затылку. Хрясь, и все! Запускай медведя в свежевычищенную клетку, к свежеприготовленному завтраку…
Мохнатой туше времени много не понадобится — к вечеру можно вытаскивать багром обглоданный скелет с полураздавленными костями… А если оставить на пару дней, то и кости в дело пойдут. Не хуже гиены истребляет! Одни зубы целыми остаются.
— Что за представление хоть? И где?
— Как это где⁈ Изморозь, ты вообще по сторонам слушаешь⁈ Или уткнулся носом в это самое, чье упоминание тебя так оскорбляет, и все⁈ Меня, может, твое невнимание сейчас оскорбляет! Сейчас на дуэль вызову! На граблях! До первой крови!
— Нет, я не слушаю по сторонам. У меня уши не как у фенека, — помахал головой Лукас, глядя исподлобья на циркача, возмущенного таким невниманием, — да еще ты верещишь как сучечка, ни хрена не слышно.
— «Верещишь», «сучечка»… Фу на тебя три раза и на макушку плюнуть! Слов всяких хамских нахватался! Короче, не хочешь слушать, так и скажи!
— Ты же все равно не заткнешься, — вздохнул Лукас. — Придется слушать.
— Не заткнусь! — радостно ответил циркач. — Короче, Изморозь, вылезай, тогда все расскажу. А то сидишь, как жирафа в клетке!
Лукас только выдохнул сквозь зубы. Некоторых даже лопатой по голове бить смысла нет — только лопата сломается.
— Подожди немного. Закончить нужно.
В несколько взмахов Изморозь дочистил клетку, поспихивал мелочь руками сквозь прутья, скалящемуся Йоржу прямо под ноги — брезгливым он и раньше не был, а в цирке и вовсе излечился от данного глупого предрассудка.
Выбрался сквозь маленькую дверку, притворил. С натугой взгромоздил засов — Торвальди был весьма крупноват, и сюда не протиснулся бы при всем желании. Но вот вездесущие дети могли сбить медведю режим питания — его от них пучило.
Йорж дожидался, приплясывая от нетерпения. Рассказ его так и распирал. Изморозь, специально держа паузу, почистил инструмент соответствующим скребочком, аккуратно поставил лопату на место, сдвинул задвижку. Решетка громко стукнулась о стену — медведь вернулся на оскверненную уборкой территорию.
Лукас присел на небрежно сваленный плавник у клетки, поковырял пальцем природный горельеф — нору древоточца на просоленной деревяшке…
— А теперь рассказывай, что за представление? И по порядку! С самого начального начала!
— Завтра приходит конвой с Островов. Три десятка нефов! Представь! Все под завязку! Последний конвой перед штормами! Ну и в порту будет огромная ярмарка! Со всей округи народ сбежится!
— Ярмарка, говоришь…
— А то! Будет торг! И не просто торг, а Т-О-Р-Г! Бобры косяками будут ходить! А где торговля, там и куча людей. С каждого десятого по медяку — к вечеру полный мешок!
— Или два мешка…
— А то и три! — Йорж приплясывал от предвкушения. — А три мешка денег, это же просто чудесно!
— Три мешка лучше одного, — согласился Лукас. — Но меня смущают островитяне.
Йорж застыл на пару мгновений, заржал:
— Забей, друг! Острова большие! Да и опять же, сам говоришь, что совпадение! И не ты резал того хомяка, и тебя вообще там никто не видел! А жирного, скажу тебе по секрету, грохнули наши же.
— Местные⁈ — Лукас чуть не свалился с обкатанного волнами и прибрежными камнями бревна, — Рэйни же платил Фуррету чуть ли не половину дохода!
— Не половину, а одну пятую за свою мерзость, да и то вряд ли, — отмахнулся циркач. — Обычная плата — ровнехонько десятина.
— Вот же сука…
— О чем и говорю! Есть у меня пара знакомых в страже. Говорят, вечером перед делом в «Башмаке», в «Якорь» притащился Бьярн, а потом, на карете, словно благородного, привезли Хото Высоту. Знаешь этих прекрасных парней во главе с многоуважаемым господином Дюссаком?
— Да ладно… — самолично, разумеется, Лукас не сталкивался ни с тем, ни с тем. Но слышал многое. И все больше жуткое. Такое, что можно детям рассказывать, чтобы с перепугу всю ночь не спали.
— Вот и ладно. Сам думай, кто Рэйни голову отчекрыжил. Острова? Нет! Сам же Фуррет и приказал! Так что, думай дальше — кому ты нужен на той ярмарке? И кто тебя вообще узнает?