Высокий счет

Сколько-то еще удалось проехать на стосильном бульдозере, сколько-то пришлось пробиваться пешком сквозь колючие шквалы метели. Ничего, обошлось: дошел. Послушный Досаеву двинулся его дизель-электротрактор, и никакие сугробы не смогли устоять перед мощью двухсотпятидесяти лошадиных сил, брошенных в атаку многоопытным мастером своего дела. Освобожденные из плена автомашины с грузом сборного железобетона, с громоздкими ящиками сложного оборудования на приземистых трейлерах, младшие братья ДЭТ-250 — бульдозеры и тракторы — все двинулись вслед за ним.

Только один раз остановилась колонна: не находя себе места от невыносимой боли, Досаев распахнул дверцу, скорчившись, выбрался на широченную гусеницу и не то спрыгнул с нее, не то повалился в снег. Крупное тело его обмякло, он не чувствовал его, осталась только боль, от которой Досаев катался по рыхлому и, как казалось ему, жаркому снегу, хватая его запекшимися губами, вонзая в него скрюченные, ослабевшие пальцы.

Можно было даже кричать от боли, никто не услышал бы: рядом грохотал его трактор, позади — моторы автомашин. Хуже, что пелену снегопада пробивали лучи фар — никто не должен был видеть его мучений! Это же пройдет, это должно пройти! Но, черт побери, даже в сорок четвертом, в Латвии, на сопке Пати, когда совсем рядом разорвалась мина и чуть без ноги не остался рядовой Досаев, даже тогда не было такой боли, острой и долгой. Какое тяжелое тело…

Все равно — вперед!

Увидев, что досаевский дизель-электротрактор снова двинулся, шофер головной машины облегченно вздохнул: значит, ликвидировал неполадку Петр Алексеевич, выручит! Уж так всегда — если человек надежный, у него и машина долго не побарахлит.

Выручил. Под утро Досаева отвезли домой, и разве что главный инженер второго участка управления механизации, или, по-здешнему, СУМР-2, знал и понял, чего стоила Петру эта ночь.

И еще, конечно, знала Нюта. Жена.

А по дорогам, что пробил в сугробах Досаев, снова хлынул на стройку поток грузов. За ночь утих ветер, ушли тучи, солнце осветило такую тишь и белизну — глазам больно. Снегом оделись разлапистые сосны, и наша белая акация стояла возле дома белая-белая, прощально склоняя к нам ветви в крупных, пушистых хлопьях снега.

— Вот и все, — сказала ты, Марика, закрыв, наконец, крышку чемодана.

Мы заперли за собой дверь гостеприимного коттеджа.

В машине ты уселась рядом со мной. Такая спокойная, что я и представить себе не мог, как близка наша разлука.

Круглолицый Вася Кудрин тронул машину. Мимо нас побежали дома.

Помнишь, нас удивляло название автобусной остановки: «Индома»? Мы производили его от слова «индивидуальные» — и ошибались. Дома были «инженерские», построенные «Куйбышевгидростроем» для своего персонала. Ухабистую дорогу, петлявшую между сосен, спрямили, залили асфальтом, возле прохладного бора построили поселок и назвали его Портгородом. Этому уголку готовили громкую судьбу. Но потом ворота города — порт — соорудили ближе к гидростанции, а поселок с коттеджами оказался на отшибе…

Справа выглянуло из-за сосен здание биостанции, слева остался клуб «Гидростроитель». Мы покидали места, к которым успели прижиться. И я понял, что так нельзя, невозможно, что у нас еще есть несколько часов и нужно проститься с автозаводом и его городом, еще хоть раз взглянуть на все, остающееся позади. А вдруг мы больше не вернемся сюда?

— Вася, едемте на автозавод! Успеем?

Почти не тормозя, Кудрин съехал на обочину, круто развернулся. Только вернувшись к клубу и вырулив от него на Соцгород, наставительно сказал своим девичьим тенорком:

— До вечера в ваше распоряжение выделен, валяйте, командуйте. Хотя разом во все стороны ехать нельзя, заранее маршрут обдумать бы…

— Простите, Вася, такой день: последний.

Промелькнул город, шоссе вырвалось в поля, в степь, во вьюгу. Лихо крутанув налево, голубоглазый Вася помчал нас по прямой как струна автостраде. Только у начала главного корпуса он сбавил газ:

— Выходить будете?

— Не здесь. Дальше.

Бесконечные ряды колонн, рассеченные глубокими котлованами так называемых «вставок». И кажущееся безлюдье, хотя поворачивались, шевелились десятки кранов, поблескивала электросварка, в глубине вставок двигались экскаваторы и бульдозеры… Если приглядеться, можно было увидеть и людей — просто они почти не различались в этой чаще колонн, продутой степными ветрами и занесенной сыпучим снегом.

Мы остановились у корпуса вспомогательных цехов, где колонны уже обрастали панелями стен, а на фермы ложилась кровля. Все было не закончено, не доделано, сквозь любую стену можно было войти и выйти, да и внутри еще зияли траншеи и котлованы фундаментов, а сквозняки дули сильнее, чем ветер в степи. И все-таки это был уже корпус: ограниченный стенами, он стал понятен.