Высокий титул

— Все это не значит, — снова начал Томышев, — что я хочу обелить Басова, доказать тебе, что он велик и незаменим… Будущее за молодыми, за нами, стало быть!.. Но Басов, рядовой человек, коммунист с незаурядной волей, занимающий на земле нелегкую должность беспокойного человека… Надо понять, что без таких людей движение вперед замедляется… Но беда, повторяю, его в том, что он устал от своего беспокойства и в усталости этой уж не видит людей — самое страшное для человека!.. Он противопоставляет себя коллективу, в конце концов!.. А за это будет платить потом жгучей горечью неразделенного одиночества. Поэтому, моряк, наша с тобой задача помочь ему научиться ценить человеческую доброту, чтобы его «руководящее» беспокойство сливалось с общим, направленным для достижения единой цели, чтобы не только он за всех был в ответе, но и все за него, чтобы на первом плане человек, а остальное все приложится!.. Вот за этим-то я и говорю с тобой, и в карьер приехал, Думал, выложусь — журналисты — народ острый, понятливый… Тем более если ты наверняка решил связать себя с Лебяжьим, если ты по-кровному ощущаешь эту связь — берись-ка и помогай мне! Молодежь пойдет за тобой, комсомол, стало быть, я вижу!..

Все смешалось в голове: и неожиданное предложение Томышева, и его рассказ о Ленке — Елене, и грубость моя, злость, выходит, ничем не оправданная… На кого — на жизнь?! А чем она слаже у той же Натальи Платовой? У деда моего, чем лучше она была?..

Я поднялся:

— Знаете, Николай Николаевич, мне сейчас одному побыть надобно, разлетелись мои думки-задумки, а их собрать и перестроить надо! Пойду я… Тут нужна строгая ясность в мыслях, без враждебных лагерей!..

— Наверное так!.. — он протянул мне руку. — Ну, счастливо! Я рад был тебе, моряк, сегодня! Ей-богу, рад!

— Я тоже! Спасибо вам за теплые слова. Но… как же теперь с дракой-то?

— Как-нибудь уладим… Но если дело того будет стоить — ответишь, разумеется. Как с ребятами у тебя?

— Нормально!

— Ну, добро! Раз нормально — значит, ничего страшного! — он опять улыбнулся и помахал мне рукой.

Дождь между тем перестал. Мир наполнился родниковым воздухом, напоенным дождем, да солнцем, торжественно повисшим над степью, там, где горят закаты…

Глава двенадцатая

А камень отступал. Уже близок был тот момент, когда последняя глыба будет расколота и прощай, карьер, до новых времен!..

…Библиотека расположена на втором этаже Дома культуры. Я пришел сюда за книгами и с каким-то навязчивым, но робким желанием увидеть… Светлану.

Библиотека оказалась на редкость богатой. Я долго лазал по полкам — диву давался: какие книги здесь попадались! В городе — днем с огнем, а тут — пожалуйста! Лежат, как только что из издательства, новехонькие, некоторые с неразрезанными страницами. Нет, что ни говори, а сельские читатели — не городские книголюбы!.. Тут и вкус иной и… А межобластной бибколлектор молодец! А может, у библиотекарши такой вкус?.. Тогда ей пять за это нужно поставить в журнал учета… работы.

Я отобрал добрую стопку книг и положил ее перед Светланой.

— Ого! — не без любопытства сказала она. — По столько книг выдавать… Хотя, ладно! Видно, для дела.

— Фьи! — скуксилась Лида. — Карла Маркса надо бы для комплекта.

Она язвила, мстила за предложенный ею «шпионский» репертуар.

Я промолчал. Светлана тоже. Только ресницы вздрогнули и жестче обозначились уголки припухших губ.

Поначалу я решил, что уйду, как только она запишет книги. Но уходить почему-то не хотелось.

«Все, моряк! Присох! Ведь пойдешь ты нынче за Светланой, как пить дать!.. А если отошьет?.. Ну и ладно! А о чем говорить ты с ней будешь? Не знаю! То-то… Но все равно пойду!..»

Взяв книги, я снова уселся с Коськой. Светлана же, точно почувствовав что-то, опустила глаза и старалась вообще не смотреть в «читалку». «Серьезная» Лида по-прежнему что-то болтала.

Наконец встала Светлана. Все вышли. Я — последний…

Шли молча. Когда хочется говорить просто так, говорить почему-то трудно.

— Я помогу, дайте мне половину книжек? — попросила она, видимо чтобы не молчать.

Я отдал.

— Учиться давно кончила? — спросил и я, чтобы не молчать тоже.

— Два года назад…

— А я учусь. Думаю вот восстановиться… Ты дальше учишься?

— Нет.

— А думаешь?

— Думаю.

Опять шли молча.

— Мне сюда! — она кивнула на покрашенный охрой глухой забор, за которыми наполовину виден был здоровенный домище. — Спасибо за… — И улыбнулась одними губами. В этой улыбке была какая-то виноватая растерянность.

Я пошел, но не выдержал, оглянулся. Она оглянулась тоже и отвернулась так же быстро, как и я…

«…Конечный рассудок человека мешает ему видеть все прекрасное в жизни, а потому сами страдания и мучения необходимы ему для очищения духа, для перехода от тьмы к свету…»