Высокий титул

Это Гегель… Что-то тут мне неясно. Почему необходимы страдания и мучения, чтобы перейти к свету? Терпение?.. Нет уж, дудки! И прав Белинский: за свет нужно бороться, борьба закономерность, а не стихия…

«Все течет, все изменяется. В одну речку не войдешь дважды».

Это — Гераклит… О, мудрый грек! Я не философ, а камнебоец всего лишь!.. Но то, что в речку не войдешь дважды — это точно. Это даже мне ясно, как божий день…

— Не можешь вилять хвостом — виляй улыбкой!.. Токмо так по теперешней жизни, елки в зелени!.. Я вон на торфу в козырях ходил, потому как с начальством ладил, потому как знал, где вильнуть, а где тявкнуть…

Это — Прохор Работкин…

— Ну вилял бы и теперь, чего ж ты тут маешься? Сам же говорил: «Камень — не масло!» — отвечаю я.

— Всему свой черед! Я полмесяца помаюсь, а зиму в потолок поплевывать буду да Мавру ублажать… Она у меня еще молодка, елки в зелени!.. А тебе, Петрович, жениться бы не худо… Вчерась ночий вышел я во двор с нуждой сладить, а у тебя свет полыхает в горнице. Али потушить забыл?

— Читал.

— Вона!.. От книг польза известна — не токмо баб забудешь, а и себя самого! Потом хватисси, да поздно!..

— Жениться — не напасть…

— Допустимо пока… Молодой ты, жрешь в столовке колхозной, потому как мной брезгаешь, днем в кальери долбисси… Но ить ляжешь в холостяцку постель — не токмо дурну кров согнать — душу разделить не с кем, елки в зелени! А годочки-то — тю-тю!

«Ну насчет души, змей, ты верно говоришь», — думаю я и вижу, как навострили уши ребята — даже жевать перестали: им явно интересна Прохорова трескотня. Я ему не отвечаю, и он, вдохновленный моим молчанием, наседает:

— Нет, ты скажи: кто в твоих годах в нашем колхозе этак женихует, а?.. То-то!

Я заваливаюсь на спину и говорю:

— Басов. Он тоже в столовке питается и, может, стирает сам себе, хотя… Но что он постарше меня и неженатый — это точно!

Прохор, крякнув, поспешно соглашается:

— Точна! Но за Андреем Платонычем ты не гонись! Он родился председателем, руководством, то ись, в этом деле у его хватка мертвая… И с нашим братом он крут, хоть мы и не пеньки, конешно…

— Хоть и виляете, кто хвостом, а кто улыбкой! — дополняю я.

— Иначе нельзя — на то он и власть!.. В бабах, между протчим, он тоже не нуждаецца. И то — какой он руководитель, ежели без баб-то?.. Каку упросит, а кака сама к ему в окошко поскребецца…

— А по-твоему… это хорошо?

— Мало ли как по-моему! Ты об этом луччи у его спроси! Он те расскажет, он те…

— И спрошу!

— Ну и дурак! Находились тут некоторые… Да ты с Евген Лексеичем, с бригадиром нашим, на этот счет потолкуй!

— Обязательно! Только на другой лад… А Басов твой, хоть и грубиян, но умен, безусловно…

— Он не мой, а наш — обчий, то ись… А чем тебе жизнь при ем ни така? Скотину теперь, слава богу, есть где стеречь, за работу не палочками, а рубликами дают, пензии тоже примерные стали… Столовка вон, культура в два этажа, елки в зелени, и прочие благи… Ну, а ежели что и не так кому глянется, опять жа, с его спрос, а с нас взятки гладки…

— По-твоему, такая жизнь только в нашем колхозе? По-твоему, ее Басов придумал?.. Нн-е-ет, Прохор Семеныч!.. Ты попробуй, не повиляй хвостом-то, — тебе ни лучше, ни хуже не станет… А то, что с тебя и тебе подобных взятки гладки — это уж никуда не годится, это уж совсем плохо и для Басова и для государства…

— Моя государства — Лебяжья, понял?..

— Ага. Но если ты в этом государстве зимой собираешься в потолок поплевывать, и если Басов не стащит тебя с печи во чисто поле, или еще куда — никудышная он тогда власть, понял?

— Може, и так… — не нашелся Прохор. — Но все одно его к нам свыше прислали! Там — чо? Дураки? Чего ж они до этих пор с им не разберуцца? Може, его под суд пора? — язвит он.

— Разберутся обязательно! А точнее — разберемся!

— Хто?

— Да хоть бы мы с тобой!

— Ну ублажил! — тоненьким смехом зашелся Прохор.

— И сядет этот самый «обчий» Басов не на подсудную скамью, а навсегда на одном месте, но так, чтобы и жена у него была, и совесть такая, чтобы он в человеке человека видел и себя не в зеркале, а нашими глазами!

Прохор вытер рукавом рубахи слезы, выступившие на глазах:

— Это хто ж его посадит на это самое место?

— Я уже сказал кто! Люди! И молодые и пожилые — все, с кого взятки не гладки… Ты, разумеется, не в счет!

— Дак я чо — я ничо… Токмо колоколец-то и ноне под полом! Оно, конешно, може, и поцепят его, а може…

— О чем ты, мудрец гороховый? — вмешался Коська.