Высоко над страхом

На миг он представил, как бы было здорово увезти Лиду и ее семью на Новый год в Питер. Завтра с утра сесть в машину и ехать, ехать, наблюдая, как бросается под колеса темная лента асфальта, как белеет лес по обеим сторонам от дороги, как постепенно сгущаются сумерки, а свет фар у встречных машин превращается в яркие шары, так похожие на новогодние. А еще можно останавливаться, чтобы размять ноги на легком, недавно выпавшем снегу. Пить чай из термоса, есть тонкие невесомые бутерброды с копченой колбасой и красной рыбой. Дурачиться и смеяться от того, что настроение такое хорошее и впереди волшебство Нового года, и…

— Это ты виноват. Слышишь, господин Корсаков? Это из-за тебя все.

Услышав свою фамилию, Иван выпал из своих приятных, но абсолютно невыполнимых мечтаний. Кто ж его отпустит в Питер сейчас, когда преступление еще не раскрыто? Да и сам он не уедет. Совесть не позволит. Против нее-то не попрешь. Он повертел головой, пытаясь определить источник звука, пронзительного и неприятного.

Кричала Галя Маргулис. Стоящая у гроба Гришки, в черном платке, сползшем с неопрятных, давно немытых волос, безумными глазами она смотрела в сторону все еще топтавшегося на пороге Ивана и тыкала в него длинным худым пальцем.

— Что из-за меня? — глупо спросил Иван, физически ощущая тишину, которая, как туман, клубилась вокруг него. Такое чувство, что в этом тумане они были только вдвоем — он и Галина.

— Гришка погиб из-за тебя, — то ли сказала, то ли выплюнула женщина. Сейчас она была похожа на безумную. Так выглядели кликуши у деревенских храмов. — Будьте прокляты. И ты, и твой поганый порт.

Иван отшатнулся, словно сбитый с ног потоком идущей от нее ненависти. На него смотрели десятки глаз, сочувствующих, любопытных, злорадствующих. Он был чужой. Здесь, да и вообще в этом мертвом городе, в котором женщины теряли молодость и красоту, а мужчины человеческий облик от полной безнадеги, которая правила бал. Тут у взрослых не было настоящего, а у детей будущего. Оттого и главным ощущением, которое сочилось из открытых форточек, щелей разбитых дорог, дверей убогих магазинов, была горечь. Горечь и страх.

Бросив последний взгляд на лежащего в гробу Гришку, точнее на то, что осталось от весельчака и балагура, здоровяка и добродушного силача Григория Маргулиса, Иван бросился вон, напоследок стукнувшись лбом о низкую притолоку зала. Ему срочно нужен был воздух. Холодный, влажный, колкий, пропитанный выхлопными газами воздух, от недостатка которого сейчас рвались его легкие.

Зачерпнув пригоршню снега, Иван начал растирать им лицо. Кашель душил его, выворачивал наизнанку. Он успел отбежать чуть в сторону от катафалка, стоящего посредине двора, и его вырвало.

— Иван Михайлович.

Тяжело дыша, Иван оглянулся. Перед ним стоял капитан, ведущий дело о поджоге. Сейчас Иван, как ни силился, не мог вспомнить, как его зовут.

— Вы меня?

— Да, вас. Вы не могли бы сейчас проехать со мной в отделение?

— Мог бы. А зачем? Выяснили что-то новое?

— В том-то и дело, что да. — Капитан как-то непонятно то ли улыбнулся, то ли оскалился. — Закончена экспертиза сгоревшего в доке имущества. Видите ли, уважаемый Иван Михайлович, как удалось установить следствию, на месте пожара была найдена ваша куртка.

— Моя куртка? — тупо спросил Иван. — Но у меня одна куртка, та, что на мне. Я никакой другой из дома не привозил. Еще ветровка летняя есть, в которой я приехал в ваш город, но она в прихожей на вешалке висит. Я ее сегодня утром видел.

— А вот сотрудники ваши говорят, что у вас на работе тоже была куртка. Вы в ней доки обходили, по баржам лазали.

Иван вспомнил, что да, такая рабочая куртка, практически спецовка, у него действительно была. Он купил ее в первом попавшемся магазине, когда понял, что без спецодежды не обойтись. Это была даже не куртка, а верх от утепленного костюма для зимней рыбалки, купленный в отделе «Охота». Она висела у него в шкафу в приемной, и он надевал ее тогда, когда собирался залезть в какое-нибудь не самое чистое место.

— Когда вы надевали свою куртку в последний раз, Иван Михайлович?

— Честно говоря, не помню. — Иван поскреб затылок. — Думаю, что в конце ноября — начале декабря. Потом вокруг меня так жизнь завертелась, что было уже не до проверки доков.

— А наличие куртки в шкафу вы проверяли?

— Нет. — Иван пожал плечами. — Невелика ценность.

— В общем, куртки в вашей приемной нет, и экспертиза показала, что это именно ваша куртка, тем более что вы в ее кармане зажигалку свою оставили. Серебряную «Зиппо».