Высоко над страхом

Ветер сбивал с ног, прерывал дыхание, заставляя дышать часто-часто, как собака на солнцепеке. Лида захлебывалась то ли холодной родниковой водой, то ли воздухом, щедро гонимым ветром, то ли небывалым ощущением счастья, практически ликования, которое росло в груди вместе с ураганом. Она не открывала глаз, но каким-то внутренним зрением видела, что и он, Иван, тоже находится в его эпицентре. Ураган был у них один на двоих. Совсем не страшный, не несущий разрушений. Незаметно для нее он перенес ее из прихожей в комнату, как девочку Элли в книжке про волшебника Изумрудного города, бережно сорвал одежду, лаская горячую, пылающую даже, кожу, приземлил на диван и накрыл сильным, гладким, практически совершенным мужским телом, которое ритмично двигалось, закрывая собой, защищая от невзгод, оберегая и нежа одновременно.

Обжигающее чувство счастья заставляло плакать. Слезы текли по запрокинутому Лидиному лицу, сползая куда-то за уши. Это были очищающие, правильные, сладкие слезы. Иван слизывал их, будто выпивал, вместе с влагой впитывая в себя Лидину сущность. Наверное, если бы сейчас ему кто-то помешал исследовать эту необыкновенную женщину, которую он так долго искал, он бы запросто убил этого непрошеного нарушителя спокойствия. Но только метель била и била в стекло, бросая в атаку все новые полчища снежинок, не гася, а подпитывая безумный ураган, бушующий по другую сторону оконного стекла.

Отбушевав положенный природой срок, ураган успокоился, утих, улегся, как верный сторожевой пес у подножия старого дивана. Отдышавшись, Лида приподнялась и посмотрела в окно. То самое, с кружками и стрелами. И ненароком глянула на стол, проверяя, точно ли не горит на нем положенная свеча. Но только луна заливала комнату неровным светом, обнажая убогость обстановки, счастливые лица устроившихся в ней мужчины и женщины и их неприкрытое ничем бесстыдство. Или это был уличный фонарь?

— Я падшая женщина, — шепотом сказала Лида, пытаясь натянуть на себя край одеяла. Иван решительным жестом пресек ее попытку.

— Нет, дай мне на тебя посмотреть, ты такая красивая, — тоже прошептал он.

— А если мне холодно?

— Хочешь сказать, что ты замерзла? — Он ухмыльнулся и облизал губы, и от его неприличного жеста Лида зарделась алым маком. — Позволь в это не поверить, но если холодно, то тогда…

Он привлек ее к себе, обнял двумя руками крепко-крепко, так, что косточки хрустнули, и снова поцеловал в краешек губ, уже совсем заживших. Поцелуй из нежного стал настойчивым, затем страстным, нетерпеливым, создающим искры. Их тела плотно переплелись, сливаясь в единое целое. Ураган приподнял голову, радостно взвыл, пробуя голос, свистнул, раскручивая инфернальную воронку, и втянул их в нее со страшной силой, не оставляющей выбора и начисто выжигающей разум.

Обветренная кожа болела, она стала настолько чувствительной, что прикосновения вызывали тягучую, сладкую боль, которая длилась и длилась. Больше всего на свете Лиде хотелось, чтобы сладостная истома, охватившая ее, никогда не кончалась. Но терпеть ее дальше становилось совсем невозможно. И, вскрикнув, Лида раскинула крылья в уносимом ее воздушном потоке и полетела куда-то ввысь-ввысь. И мужчина рядом с ней вдруг забился, хрипя, как будто из последних сил, потянулся вслед за ней и уже не отпускал, вырвав из объятий ветра, который, не получив своего, стих, успокоился и снова улегся у дивана, готовый в любой момент задуть снова.

— Ну что, согрелась?

— О да. — Лида сдула приклеившуюся к влажному лбу челку, почесала нос, на котором блестели маленькие бисеринки пота, и вдруг засмеялась.

— Что смешного?

— Да так, это я над собой, — сконфузилась Лида и спрятала лицо в подушку. Он взял ее за голову двумя руками и повернул к себе.

— У тебя не может быть от меня секретов.

— Да, Вань, ну чего ты, — заныла она, в душе радуясь и ужасаясь одновременно полному слиянию не только их тел, но и душ. — Я просто подумала, что мне уже за тридцать, я замужем больше двенадцати лет была, вроде не девочка уже неопытная, а такое чувство, что все, что со мной сейчас происходит, — впервые в жизни. Так чудно.

— Вот ты мне сейчас комплимент сделала царский просто. — Иван захохотал и прижал ее к себе покрепче, чтобы не исчезла ненароком. — Твой муж, к счастью моему, да и твоему тоже, перешедший в разряд бывших, он просто больной какой-то. Ему такое сокровище в жизни досталось, редкая раковина, полная жемчуга. И вместо того, чтобы эту раковину от песка очистить, створки раскрыть и жемчуг достать, чтобы перебирать его, любоваться им, катать между пальцами, ощущая его гладкость, он эту раковину кряк — и сломал.

— А ты, оказывается, романтик, такие у тебя сравнения красивые, образные. Меня еще никто никогда не сравнивал с жемчужной раковиной.

— Так у тебя и не было же никого, кроме этого малахольного. И больше никого никогда не будет. Только я один. Поняла?

— Поняла, — жмурясь от счастья, чуть ли не промурлыкала Лида. — Я согласна, Вань.