Высокое Искусство

— Что? — фыркнула Флесса, с видимым сожалением ставя бутылку на хрустальный поднос. Судя по кислому виду, герцогиня с удовольствием приговорила бы сосуд, не отходя от шкафчика, и прибавила еще такой же, самое меньшее. Но долг звал обратно к делам, не терпящим отлагательств.

— Это и есть твой брат? — спросил Елена, глядя на хорошо знакомое лицо.

На портрете мечник бригады Сантели казался немного старше и сменил прическу, кроме того художник постарался облагородить характерное (и крайне обманчивое) выражение слабоумного упыря. Однако на холсте определенно был изображен старый знакомый.

— Да, — Флесса вытерла губы рукавом, брезгливо махнула рукой, поправляя кружевной рукав. — Ты его как будто знаешь.

— Удивительно, но да, знаю, — Елена опять улыбнулась, вспоминая одного из немногих «смоляных» кто относился к аптекарше с искренней симпатией. И сразу помрачнела, вспомнив обстоятельства расставания. — Это же Кай! Мы с ним встречались на Пустошах, он тогда искал удачи в бригаде расхитителей гробниц. А я служила в аптеке. Один раз мы даже участвовали в походе за Профитом, я тебе потом расскажу.

Лекарка не сразу поняла, что случилось нечто странное. Ей понадобилось с полминуты, может больше для осознания — Флесса умолкла. Совсем умолкла. Не пьет, не звенит стеклом, не ругается и не ходит. Полная тишина.

И тут Елене стало страшно. Очень, очень страшно. Она еще не поняла, что именно случилось, разуму требовалось время, чтобы свести воедино все происшедшее и выдать результат, однако инстинкт крепко взял женщину за плечо и безмолвно произнес:

«Беда».

Она повернулась и увидела, что Флесса молча стоит, как изваяние. Стоит и смотрит на лекарку мертвым взглядом остановившихся зрачков. Лицо герцогини ничего не выражало, то есть совсем ничего, будто у нее парализовало мышцы или сказочное существо превратило нежную кожу в прочнейший мрамор. Флесса сжала руки, и пальцы тоже казались белыми, мертвыми, с такой силой герцогиня сцепила кулаки.

— Что… — выговорила Елена, чувствуя, что голос падает, умирает вместе с надеждой. — Что случилось…

В это мгновение она поняла. И понимание совпало с одним лишь словом, которое вырвалось у Флессы. Не вопрос, даже не догадка, а скорее констатация, завершенное знание, когда множество разрозненных осколков, непонятных по отдельности, вдруг, по случайному повороту калейдоскопа, соединяются в завершенную картину.

— Хель.

Они обе молчали, замерев на расстоянии пары метров. И Елене хотелось кричать, выть в голос от понимания, что жизнь опять разделилась, как разрубленная острейшим клинком на «до» и «после». И «после» будет хуже, намного хуже, чем самое тяжелое «до». Минуту назад у женщины было все. Сейчас мир вокруг обрушился, погребая ее саму и все надежды.

— Хель, — негромко повторила Флесса. — Значит, ты и есть она. Была все это время.

Елена прижала руки к груди, даже не подумав, что пришло время схватиться за оружие.

— Нет…

Губы шевелились, но Елена их не чувствовала. Голос был ее, но женщина совсем не ощущала, как воздух проходит сквозь легкие и глотку.

— Как странно, — вымолвила герцогиня. — Я нашла там, где не думала обрести.

Флесса прерывисто вздохнула, и в ее глазах Елена прочитала свой приговор.

— Нет… — прошептала она опять.

Герцогиня открыла рот, молча двинула губами, словно черт забрал ее голос. Глаза аристократки больше не сияли как звезды, они казались темными и слепыми, как взбаламученные штормом волны, полные донной мути.

— Хель, — мучительно выдавила она, и все, что скрывалось за бесстрастным лицом дворянки, прорвалось в голосе, в одном слове.

Елена смотрела и понимала, что в одном человеке столкнулись влюбленная женщина и дочь своей семьи. Видела расколотую душу, чувствовала бесконечную, невыразимую боль чужого сердца, пронзенного осознанием того, что должно сделать.

— Не может быть, — прошептала Елена.

Флесса моргнула, и две слезинки сверкнули на длинных ресницах.

— Как же так, Хель?.. Как же так…

Тишина. Остановившийся мир. Мгновение, разделяющее судьбы.

Флесса подняла руку, с таким усилием и так невысоко, словно запястье отягощал не изящный золотой браслет, а кандальное кольцо. Пальцы дрогнули, сжались в кулак опять, будто герцогиня старалась порвать невидимые нити — однако не могла.

«Это ошибка… Это безумная, безумная, безумная ошибка…»

Елене хотелось лечь и умереть. Просто умереть, чтобы все это закончилось. Чтобы не пришлось думать и решать — что же дальше? Потому что задуматься, означало понять и принять, что впереди смерть, по крайней мере, для одной из них.

— Ты послала ее. Ты убила Шену.

— Ты была на корабле. Ты поднимала мертвых.

Это прозвучало одновременно, и женщины снова замерли в гробовой тишине.

— Уходи, — сказала Флесса, и теперь ее голос казался ровным и спокойным. Голосом настоящего дворянина, высшего создания, всегда сдержанного, неизменно спокойного, далекого от плебейских страстей.

Елена отступила на шаг, чувствуя холод в сердце. Могильный, расходящийся по телу, морозящий до кончиков ногтей.