Высоцкий

А теперь я приезжаю в Париж уже довольно часто, за этот год я бывал несколько раз в Париже, просто сажусь в поезд вечером в Германии и утром просыпаюсь в Париже. Перед сном я отдаю свой паспорт проводнику, и когда утром он приносит в купе кофе, он заодно отдает мне и мой паспорт. В первый же день по приезде в Париж я, естественно, помчался в госпиталь, который находится в Булонском лесу, в котором сейчас поправляется уже Виктор Платонович Некрасов — наш замечательный писатель, благороднейший, мужественный человек, автор одной из лучших книг о войне «В окопах Сталинграда». <…> Потом вместе с Синявским бродили по Парижу, любовались Парижем, вдыхали этот необыкновенный парижский воздух, который даже табуны машин, заполнивших улицы Парижа, не могут испортить, потому что воздух этот прекрасен. Я вспоминал, как мы любили говорить в Москве, повторяя известные строчки из стихотворения Маяковского «Прощание с Парижем» (точное название — «Прощанье». — В. Н.):

Подступай к глазам разлуки жижа,
Сердце мне сентиментальностью расквась,
Я хотел бы жить и умереть в Париже,
Если б не было такой земли Москва.

И помню, мы тогда еще острили, что точку в этом стихотворении надо было бы ставить раньше, так примерно:

Подступай к глазам разлуки жижа,
Сердце мне сентиментальностью расквась,
Я хотел бы жить и умереть в Париже. (Точка.)

Точку мы тогда в Москве ставили здесь. А вот сегодня, когда я живу в Париже, я думаю — нет, все-таки прав был Маяковский:

Я хотел бы жить и умереть в Париже,
Если б не было такой земли Москва.

Так я думаю сегодня.

Если для Окуджавы и Высоцкого поездки во Францию были исключительно благом, то Галичу, получавшему изрядное жалованье, имевшему достойное жилье, выступавшему перед русскоязычной публикой (не всегда, впрочем, его адекватно воспринимавшей), участвовавшему в международных форумах, вместе с тем довелось испытать и горькое чувство ностальгии. О возвращении на родину думать было невозможно. Отсюда то ощущение неприкаянности, абсурдности эмигрантского существования, которое вдруг прорвалось в шуточном, но довольно печальном экспромте, родившемся у него в результате одного реального эпизода:

Какие нас ветры сюда занесли,
Какая попутала бестия?!
Шел крымский татарин
По рю Риволи,
Читая газету «Известия»!

Здесь есть и невольная топографическая перекличка с Окуджавой (улица Риволи), и смысловое сходство с процитированным выше посланием Высоцкого другу Ивану Бортнику.

Эта миниатюра стала потом завершающей частью лирического триптиха «Дикий запад. Упражнение для правой и левой руки» с эпиграфом из Ходасевича (предшественника поэта по эмиграции). В первой части ностальгическое отчаяние звучит в полную силу:

И немея от вздорного бешенства,
Я гляжу на чужое житье,
И полосками паспорта беженца
Перекрещено сердце мое!..

Парижский текст авторской песни — свидетельство того, что для истинных русских поэтов чувство привязанности к родине и открытость зарубежному миру — два взаимосвязанных источника творческого вдохновения.

Последний Новый год

Как встретишь год — так его и проведешь.