Высоцкий: вне времени и пространства

Сегодня, с высоты прошедших лет и понимания того, сколь много значило и для современников, и для сегодняшних читателей и слушателей творчество Высоцкого, куда удобней придерживаться мнения о том, что в «те далекие годы» именно кто-то из близких друзей разглядел «талант Володи», дал ему перспективные советы — и вот, пожалуйте, в результате огранился самородок!

Как ни тяжело это признать, наименее выгодно в свете поддержки «друга Володи» выставился Евгений Евтушенко. Зрителей вышеупомянутой программы шокировало его откровение: «Если говорить о Высоцком в целом, то я, может быть, несколько огорчу его таких слепых, фанатических поклонников. Но скажу правду, то, что я действительно думаю о нем.

Мне кажется, что Высоцкий не был ни великим актером, ни великим поэтом, ни великим музыкантом, автором музыки к своим стихам. Я считаю, что Окуджава, например, гораздо сильнее по мелодиям. А у Высоцкого отсутствие четкой мелодии искупается нервной, иногда судорожной концентрированностью, эмоциональностью.

Высоцкий был человеком великого русского характера»[29].

Тут, конечно, важен контекст: когда это говорится — и почему именно так. Похвалить Окуджаву — это естественно: Окуджава в тот момент жив — а ругать или хаять живых, нет, осторожный Евтушенко не таков! А защититься от нападок — почему ты, человек, вхожий во все властные инстанции, не помог Высоцкому хотя бы с одной, крохотной прижизненной публикацией? — так вот же: я считал, что Высоцкий не поэт, не музыкант, не актер, а — великий русский характер.

При этом что касается характера самого Евтушенко, то, думаю, ни для кого не секрет, что некоторое внутреннее фрондерство было у него в крови — страсть к ярким, афористичным высказываниям, стремление откровенно радикально высказываться по тому или иному спорному вопросу. Вспоминает Николай Володько: «В 60-х годах мы видели кумиров практически во всех знаменитых тогда молодых поэтах. В середине шестидесятых всех затмил Евтушенко. Я посещал все без исключения поэтические вечера. Ничего интереснее не было. Евтушенко в тот период смотрелся американизированным. Это, как я сейчас понимаю, выглядело карикатурно, но тогда производило сильное впечатление. Например, сидит на сцене как бы литературное Политбюро, и вдруг находящийся среди этих людей Евтушенко в каких-нибудь мокасинах, в красных носках — немыслимый по тем временам жест — закидывает ноги на стол. Эдакий вызов. Такое он любил и умел делать. И вот я обратился с вопросом: „Как вы относитесь к творчеству поэта Высоцкого“. Он ответил: „Я такого поэта не знаю“»[30].

В целом подобная реакция понятна: собиравшие огромные залы, да что там — стадионы! — поэты-«шестидесятники» понимали, что им на смену приходит некое новое культурное явление — и Высоцкий в этом отношении был предтечей этого явления. Можно ли было к нему ревновать? Можно. Можно ли было эту ревность открыто демонстрировать? Все зависит от человека.

К чести Евтушенко надо сказать, что не как человек, а как поэт он отреагировал на смерть Высоцкого максимально достойно, написав пронзительное стихотворение «Киоск звукозаписи» и даже добившись его публикации в «Юности» (что-что, а за свои произведения Евтушенко всегда стоял горой!). Наверное, так и надо судить о поэтах — не по странным высказываниям, и не по тому, как помог или не помог товарищу, а по тому, какие стихи написал. «Киоск звукозаписи» — это хорошие стихи.