– Скажу, что видел: Артём готов воевать с врагами Тайного Города. Это мне нравится, и это – раз. – Лебра выдержал короткую паузу. – И ещё скажу, что Артём рискует всем, что у него есть, ради спасения женщины, которую любит. Это мне нравится ещё больше. И это – два. – Теперь шас смотрел моряне в глаза. – Он мог не ввязываться, он мог бросить Дагни, он мог… но он рискует головой, потому что любит. И я ему помогу.
Ведь Артём любит девушку, с которой ему лучше было бы не связываться. Так же, как он, Лебра, любит девушку, которую вряд ли примет его семья. И с которой, если быть откровенным, тоже лучше не связываться. Они похожи. И оба не отступают, борясь за свою любовь. И Фатма услышала то, что не сказал Лебра. И едва слышно спросила:
– А потом?
– Потом мы разъедемся в разные стороны, и пусть Тёмный Двор сам ищет Артёма и Дагни.
– Ты мой хороший, – очень тихо произнесла Фатма, отвечая на взгляд Лебры. – Ты – настоящий.
– Обыкновенный. – Он поцеловал девушку в губы и улыбнулся: – Как думаешь, что сейчас делает Копыто?
Вылезать пришлось через окно.
Пообещав Лебре оставаться в номере, Копыто держался очень долго – целых двадцать три с половиной минуты. Ну как держался – всё это время беглый уйбуй пялился в потолок, лёжа на старой деревянной кровати, и убеждал себя, что пытается заснуть. Затем забыл, зачем это делает, и принялся вспоминать, когда он выпивал в прошлый раз, получалось, что давно, поскольку приём алкоголя по дороге Копыто решил забыть и это у него получилось идеально.
Затем он громко произнёс:
– День не может закончиться так!
Решительно поднялся, сделал шаг к двери, но остановился, вспомнив о данном Лебре слове. То есть о том, что комната шаса и моряны находится у лестницы и они могут услышать, как он идёт по коридору.
– Оборотни, суки, всё слышат, – пробормотал Копыто, усердно массируя лоб в поисках нужной мысли. – По шагам поймёт, что это я, и начнёт приставать: куда, мол? Зачем типа?
Потом Лебра разозлится и уедет, оставив его на чужбине в полном одиночестве. Уйбуя иногда посещали панические мысли о том, что он может остаться один, по разным причинам, в которых он, разумеется, не был виноват. При этом первых нескольких дней, и даже недели одиночества, Копыто не боялся, знал, что деньги раздобудет без труда, пропьёт их и раздобудет ещё. Его смущало, что будет дальше.
– Понятно, что меня поймают, – говорил он себе. – Посадят. Но это ладно. А вдруг они меня дерпо… депро… дироп… – Слово «депортируют» ему никогда не давалось, но дикарь старался. А главное – понимал, о чём идёт речь. – Вернут в Тайный Город, а там Кувалда. А вдруг Кувалда ещё злится и прикажет повесить? Что тогда делать?
Неожиданная для дикаря предусмотрительность, появление которой Копыто, честно говоря, не заметил, объяснялась долгим общением с шасом. С одной стороны, она здорово мешала уйбую, не позволяя жить привычной, абсолютно беззаботной жизнью; с другой – помогала сохранять нормальные отношения со спутниками.
Но не всегда.
– Ничего ведь не случится, если я пойду и пропущу стаканчик, – умильно произнёс Копыто, обращаясь к воображаемому шасу. Добродушному и понимающему. И одновременно – к подозрительной моряне. Которая, кажется, тоже не была против. – Сами видите – не спится.
Поскольку возражений от спутников не последовало, уйбуй решил, что разрешение получено, закрыл дверь комнаты на цепочку, открыл окно, оценил, что падать невысоко и оно того стоит. После чего свалился на кусты и следующие двести ярдов бежал не оглядываясь, боясь услышать призыв Лебры остановиться и вернуться в номер. Через двести ярдов, когда можно было с уверенностью сказать, что он ничего не слышал, Копыто остановился, потаращился на удивлённых местных, разглядывающих взбалмошного туриста, поправил бандану, осклабился, увидев, что остановился вовремя, и уверенно вошёл в дверь, над которой красовалась вывеска «BAR». Название не разглядел, но оно и не требовалось. А требовался уйбую стаканчик виски. Первый. А для этого знание местного языка, которым Копыто так и не овладел, не требовалось. Уйбуй уверенно ткнул пальцем в бутылку, увидел вопросительный взгляд бармена, продемонстрировал несколько крупных купюр, доставшихся ему от любителей обниматься, получил желаемое и залпом опрокинул в себя… А вот с четвёртым шотом торопиться не стал, уселся в самом конце барной стойки, широко зевнул и задумался. А поскольку думали Красные Шапки исключительно вслух, чтобы мысли даром не пропадали, свидетелями его размышлений стали все посетители бара.