Высшая мера

Макс кинул взгляд по родной улице, по небу. Шел снег. Казалось, не быть ему больше, город по-весеннему почернел, оттаял. Но зима лукава и обманчива. Крупные снежинки снова наносили белые штрихи на даль темных улиц, на дома и прохожих, на влажный булыжник. Снежинки таяли на теплом капоте машины и собирались в капли.

— Фрау Холла выбивает свои перины! — сказал Мольтке. Не лишен юмора человек, знает пословицы.

Шофер вывел автомобиль на Пренцлауер-аллее, повернул у светофора налево и рванул вниз, мимо ратуши, мимо отключенного фонтана Нептуна, мимо оперного театра…

— Куда и зачем вы меня везете? — в горле было сухо, и голос неузнаваемо хрипел.

— Узнаете, господин Рихтер. — Мольтке наслаждался, Макс это чувствовал. — Скоро узнаете.

Показалось мрачное пятиэтажное здание министерства авиации — гнездо «душки» Геринга, как в годы молодости он назывался газетами. За министерством красным плечом выдвинулось здание бывшего художественного училища, о нем еще совсем недавно говорила Кете Кольвиц: гестапо, ведомство незримого, всевластного Генриха Гиммлера. Увидит ли Макс снова свет из его подвалов, где раньше хранились холсты, краски, сломанные подставки и прочий реквизит будущих и бывших живописцев? А инквизитор с веснушками сидел и ухмылялся!..

На перекрестке за министерством авиации «опель-капитан» круто повернул и помчался по Фридрихштрассе. Странно! К новой рейхсканцелярии, что ли? Или в этот респектабельный отель «Кайзерхоф», что напротив канцелярии? Ныне он знаменит, этот отель. До взятия власти национал-социалисты размещали в нем свою резиденцию. Этот кратчайший путь от отеля к власти доктор Геббельс красочно описал в книге «С «Кайзерхофа» к рейхсканцелярии…».

У Макса расслабло все тело: ну конечно же они едут к министерству пропаганды, к его П-образному, многооконному, светлому зданию! Неужто свершилось?! А этот типчик все ухмыляется, рад своей эсэсманской шуточке!

Машина остановилась на гранитной площадке подъезда, над ним свисал тяжелый красный флаг с белой свастикой в середине. Снова бурно заработавшее воображение Макса сравнило свастику с огромной нетающей снежинкой, опустившейся на красную лужу. Видно, поездка мимо учреждения господина Гиммлера не прошла для него бесследно.

В вестибюле два бесстрастно-вежливых эсэсовца проверили документы Макса и показали на гардеробную: там следует оставить пальто и шляпу. Тем временем Мольтке кому-то позвонил по внутреннему телефону и через минуту передал Макса надушенному, как женщина, мужчине в штатском. Тот пригласил Макса к широкой лестнице, застланной мягкой ковровой дорожкой.

В небольшой светлой комнате постукивали на «Ундервудах» машинистки, они не обратили, казалось, внимания на вошедших. Одна была в годах, с седыми буклями, другая — совсем молодая, миловидная. Но у обеих на полувоенных куртках горчичного цвета поблескивали партийные значки.

Сопровождающий скрылся за высокой дверью, а Макс остался стоять напротив машинисток. Он боялся даже думать, что вот сейчас окажется лицом к лицу с доктором Геббельсом, которому неделю назад отослал портрет. С тех пор как обратился в своем творчестве к военной тематике, Макс часто мыслил как военный, сравнения брал из армейского обихода. Сейчас, осторожно разглядывая машинисток, он думал, что в столе у каждой, вероятно, лежит пистолет, а машинки их, черные и тяжелые, напоминают станковый пулемет, только стрекот у них слишком частый и малосильный, как у автомата…

Открылась дверь, человек в штатском сделал четкий шаг в сторону, сомкнул каблуки и, вытянувшись, наклоном головы пригласил:

— Доктор Геббельс ждет вас!

Макс прошел к двери будто на протезах.

В кабинете было много света. Профессионально, механически, Макс отметил, что все здесь большое, значительное: и письменный стол, и стулья с высокими узкими спинками, и глобус в углу, и гобелены на стене. По яркому цветному паркету, отражаясь в нем и постукивая высокими каблуками, ковылял навстречу маленький большеголовый человек с заложенными за спину руками. Глаза его излучали понимающую улыбку, нижняя губа приоткрывала нижние, немного покривленные зубы: «Вот и еще один превратился в соляной столб, как наказанная богом жена Лота… Однако очень симпатичный, располагающий к себе молодой человек». Геббельсу сразу понравился белокурый стройный художник с несколько удлиненным черепом и лицом. Обычно у людей ущербного здоровья или телосложения против своих антиподов, здоровых и красивых, исподволь вздымается глухая неприязнь, смешанная с завистью. Постепенно они начинают их ненавидеть. Часто такое наблюдалось и у Геббельса. В редких же случаях проявляется совсем обратное: обиженные «при кройке» испытывают к здоровому лицу и телу симпатию и даже своеобразную любовь. К Рихтеру Геббельс почувствовал последнее.

Он пожал ему руку.