Высшая мера

В тот момент я даже был рад тому обстоятельству, что выйду из нашего барака, уж слишком тяжким грузом на меня легло бремя ответа за грехи организации, в которой раньше служил.

– Я!

– Семечку ты в обед поломал?– поморщился Мотя, как от зубной боли.

– Он первый с ножом кинулся,– пожал плечами я, чувствуя, как неприятный холодок страха закрадывается в мое сердце.

– Это Седому расскажешь! Семечка тебе предъяву кинул, ответить придется…Идем!

И не дожидаясь моего согласия, вор двинулся прочь, отодвинув широким плечом ноющего позади Спицу:

– Мотя, куда пойдем? А если Щеголь с проверкой нагрянет? Ночью любые передвижения по лагерю запрещены. Да он меня в ШИЗО сгноит!

Но вору было глубоко плевать, не обращая внимания на стенания вертухая, он по-кошачьи мягко ступал по мокрому свежему снегу, уходя куда-то вглубь лагеря. Там где находился административный корпус. Пожав плечами, я двинулся за ним, расслышав за спиной голос одной из шестерок Кислого:

– Допрыгался Чекист! За вора его на перо посадят в раз!

– Заткнись!– рявкнул Качинский, но дальнейшего я уже не разобрал. Спица закрыл за мной дверь в барак и отчаянно зашептал на ухо:

– Ты только побыстрее, если что…А? Щеголь придет, мне головы не сносить, а мне до дембеля три недели осталось!

Что мне было ему ответить? Что сам не знаю вернусь или нет? Или пообещать, что все же вернусь?

Я промолчал и чуть ускорил шаг, чтобы побыстрее догнать ушедшего уже далеко вперед Мотю. Тот шел, не оглядываясь, уверенный, что я следую за ним попятам.

Мы шли, абсолютно не скрываясь, по главному проулку ТемЛага. С вышек за нами наблюдали вертухаи, посты безопасности провожали нас долгим внимательным взглядом, одни сочувствующим, другие насмешливым, но не один из них не попробовал нас остановить или окликнуть. В который раз я убедился, что власть воров в местах не столь отдаленных намного сильнее, чем власть администрации.

Отбой уже прошел. После десяти часов любые передвижения по лагерю запрещены. За нарушение расстрел на месте, а тут…Мотя вел меня куда-то вглубь административных зданий, с некоторыми вертухаями даже здороваясь. Прошли мимо медпункта, архива, нескольких столовых для комсостава и свернули за высокий двухэтажный сруб котельной.

Здесь я еще побывать не успел. Почерневшее от копоти крыльцо, забитые фанерой окна и прогуливающийся зэк на входе встретили нас у здания котельной.

– Все тихо?– уточнил Мотя, кивнув часовому. Именно так я понял его функцию.

– Как в аптеке…Или в морге!– хохотнул паренек, которому от силы можно было дать лет двадцать. Окинул меня подозрительным взглядом, но не задал не единого вопроса. Пропустил нас, распахнув дверь перед Мотей дверь. Что уж говорить, люди Седого, в отличии от местных вертухаев, были вышколены на совесть, хоть и в армии никогда не служили.

– Отвечать коротко и по существу,– обернулся ко мне в предбаннике Мотя, блеснув в полумраке золотыми фиксами,– не спорить, ближе чем на три шага не приближаться. Ну и не начуди, очень тебя прошу, Чекист. Там народа очень много успеем спеленать и…сам понимаешь! Шансов никаких.

Я кивнул, внутренне собираясь. Рука ныла, но в принципе жить захочешь, можно и ей помахаться. А насчет шансов…Тут Мотя не прав. Шанс есть всегда! Посчитаем, осмотримся, а там и посмотрим у кого не шансов. Я не боялся. Терять мне было уже нечего…Оставалось только дорого продать свою жизнь в случае чего…

В лицо ударило тепло. После легкого вечернего морозца оно стало почти обжигающим. Тут дрова не экономили. В углу комнаты расположился огромный котел с целой системой датчиков давления, раскаленный почти до красна. Рядом с ним высокая гора угля с воткнутой в нее совковой лопатой. На столе керосиновая лампа чадит, отпуская причудливые тени по выбеленным стенам комнаты. У приоткрытой дверцы котла на корточках в накинутой на голое тело фуфайке огромного роста зэк ворочает кочергой горящие угли. За столом, накрытом для позднего ужина худощавый старик с серыми, будто седыми глазами. Его жилистые тонкие руки сплошь усыпаны синими гроздьями татуировок разных размеров и форм. Рядом с ним, баюкая ушибленную мной руку, сидел Семечка, морщась от каждого неловкого движения.

От запаха печеной картошки свело желудок. Вечно голодный он одобрительно заурчал, чувствуя запах человеческой пищи. С трудом я проглотил накативший комок.

– Привёл…– доложил Мотя, отходя мне за спину Вроде как случайно, но таким макаром, чтобы я не смог ломануться в двери.

Седой спокойно достал из голенища сапога наборной финский нож и ловко порезал огромную картофелину на три равных части. Освободившись от плотной кожуры, она задымила, все больше распаляя мне аппетит.

– Чуть не допёк!– неодобрительно покачал головой вор, забрасывая в рот картошку.

– Дольше подержишь, спалим!– пожал плечами тот, что сидел у приоткрытой дверцы котла.– Температура, вон какая!