Высшая мера

Пощечина, резкая звонкая обожгла щеку Андрея быстрее, чем он смог отклониться или защититься от нее. Кожа мгновенно вспыхнула красным, оставив след пальцев Бергман, кошкой прыгнувшей на капитана.

– Сволочь ты, Коноваленко! Сволочь. Поэтому и трахалась твоя Валентина на стороне с этим сопляком Клименко, да и сейчас, наверное, трахается! Потому что не способен ты, своей чугунной головой думать об отношениях, строить что-то, анализировать. Был солдафоном, так солдафоном и помрешь, а я ее чисто по-женски понимаю. От такого, как не загулять?

– Пошла вон…– процедил Коноваленко, потирая ударенную щеку.– Пока я тебя, как бешеную суку не пристрелил…

– Ничего ты так и не понял!– грустно покачала головой Бергман.– Ничего…

– Пошла вон!– рука Коноваленко метнулась к кобуре на правом боку. Нервно зашарила там, пытаясь справиться с клапаном застежки. Ирина смотрела на его возню довольно спокойно.

– Правда глаза колет? Уйду я, не волнуйся…А ты беги домой, солдафон, может твоя Валя, как раз зэка спать до барака провожает.

С этими словами Бергман вышла прочь, громко хлопнув дверью, оставив Коноваленко в одиночестве. Он наконец-то справился с застежкой кобуры. Достал пистолет, положил перед собой, гладя холодную сталь кончиками пальцев.

Может твоя Валя как раз зэка…Он резко взмахнул рукой, прикладывая вороненную сталь к собственному виску. Раз, два, три…Мысленно просчитал он про себя. Металл неприятно холодил кожу. Всего лишь одно еле уловимое движение, одно нажатие на курок и все закончится! Раз, два…Андрей зажмурился до боли в глазах. Палец на спусковом крючке дрогнул, погладив изогнутый металл.

– Нет…– он облизал враз пересохшие губы.– Еще не время…

Аккуратно отвел оружие от себя, положив напротив себя на стол. Что его остановило? Мысль о Глебе, ставшим за столько времени абсолютно чужим ребенком? Любовь к Вале? Или может быть просто обычный страх? А вдруг там, за порогом ничего и нет? Только выстрел и пустота! Глубокая пустота, неизведанная, как черная дыра, которая засасывает в себя все вокруг? Вдруг нет ни рая, ни ада, никакой другой жизни? Вдруг он просто перестанет в один миг существовать?

Решительно налил себе еще коньяку. Горячий алкоголь немного привел его в чувство. Чтобы все потом сказали из-за бабы застрелился, чтобы она дождалась этого Клименко, он жил с нее, а Глеб называл его папой.

– Хрен там!– уже опьяневший и немного осоловевший, а оттого агрессивно-решительный, Коноваленко стукнул кулаком по столу, приводя себя в рабочее состояние.– Расклеился, тряпка!– поругал он себя.– Все беды в нашей жизни от баб! Именно они источники мужских страданий! Пошло оно все!

Настроение, испорченное Бергман, так и не вернулось, зато мысли о самоубийстве покинули его. Андрей встал из-за стола, опрокинув кипу бумаг, лежавших на краю стола и оделся. Вышел на улицу, когда стрелки на ручных часах показывали почти половину первого.

Морозный колкий воздух немного остудил его. Упорядочил мысли, заставил застегнуть шинель на все пуговицы, сбив хмельную оскомину. Лагерь, живя строго согласно заведенного распорядка. Лишь где-то вдалеке, в женской половине Темлага слышался надрывный лай овчарок, да негромкая перекличка часовых. Дежурный снимал пупкарей с вышек. Закурил. Минут пять простоял просто так. Не зная стоит ли идти домой. Да и дом ли это его? Дом – это там где ждут, верят, где любят, а там…

Плюнув на все, он двинулся по натоптанной тропинке, пряча подбородок в шинель от мокрого снега. Идти больше ему все равно было некуда. Не к Бергман же возвращаться после сегодняшней ссоры? Хотя та примет, обогреет, накормит, да и спать рядом уложит, а все равно, Андрей внутренне чувствовал, что это не то…Не королева…

В служебной квартире свет не горел. Окна занавешаны старыми потертыми шторками, оставшимися от старых хозяев. Крыльцо завалено снегом и только два аккуратных следа. Дома…Определил именно по ним присутствие супруги Коноваленко. Других следов не было. Значит одна! Непонятное чувство удовлетворения от этой простой мысли совсем расслабило его, он толкнул незапертую дверь, стараясь поменьше шуметь. Но все же наткнулся на какой-то тазик, загремел, негромко обматерив себя за неаккуратность.

Чиркнула спичка, мотыльком сгорая в темноте огромной комнаты. Валя в одной ночной рубашке запалила керосиновую лампу.

– Андрей…– заспанные спросонья глаза жены смотрели на него испугано.

– Спи уж,– махнул он рукой, непослушными пальцами пытаясь расстегнуть портупею и пуговицы на шинели.

– Ты чего так поздно?– Валя прошла к столу, набрала из графина себе воды в кружку, отпила глоток, наблюдая за мужем, чувствуя каждую неловкость в его движениях, ощущая свежий перегар, даже заметив синий засос на шее.

– Документами занимался,– наконец повесив шинель на вешалку, напоминающую чудовище с тремя руками, виновато потупился Коноваленко. Весь его запал ревности пропал, чтобы в любой момент вспыхнуть вновь под силой обстоятельств.

– С Бергман?– усмехнулась едко Валя.