Высшая мера

- Я вспомнил, - прошептал тот, побледнев от ужаса предстоящего. - Я вспомнил. Наш заказчик… Словечко у него все время выскакивало - фиг… На фиг, говорит, мне это знать, на фиг мне это слышать, на фиг ты мне это говоришь… Словечко у него такое все время на языке - фиг… Понял?

- Надо же, какой странный заказчик, - пробормотал Апыхтин озадаченно. - А как, говоришь, твоего братишку зовут?

- Гоша он! Григорий!

- И тоже Вахромеев?

- Двоюродные мы! Отцы у нас - братья родные! Ты про деньги? И у него есть деньги! Он тоже полсотни отвалит! Ну?!

- Водкой, говоришь, торгует?

- У входа на Центральный рынок! Киоск у него!

- Водка-то… фальшивая небось?

- А тебе-то что?! Зато дешевая! С такими деньгами ты теперь можешь пить все, что угодно!

Апыхтин поймал себя на том, что тянет время, ему нужно было через что-то переступить в себе, чтобы нанести завершающий удар.

И он переступил.

Закрыл глаза, усилием воли вызвал в себе картину залитой кровью квартиры, увидел рану на шее у Кати, увидел черную дыру в виске у Вовки и, тряхнув головой, открыл глаза.

Уже не колеблясь, он взял клейкую ленту и, не обращая внимания на отчаянные крики Вахромеева, быстро заклеил тому рот, несколько раз обернув ленту вокруг головы, но уши оставил свободными, чтобы тот слышал его слова, слышал шипение газа, голоса соседей в темном саду, шум проезжающих машин. Чтобы он слышал жизнь.

В полной, мертвой тишине на Апыхтина смотрели белые от ужаса глаза Вахромеева, а он все продолжал наматывать ленту вокруг его головы, каждый раз покрывая все новым и новым слоем его рот, из которого, похоже, уже никогда не вылетит ни звука.

Апыхтин еще раз осмотрел окна, чтобы убедиться - рамы подогнаны плотно. Осмотрел дверь, она тоже была в порядке.

И повернул краник газовой трубы.

Раздалось сильное, уверенное шипение.

- Прощай, старичок, - сказал он, обернувшись уже от двери. - Не поминай лихом. За все, старичок, надо платить, за все надо расплачиваться.

И вдруг Апыхтин увидел слезы на глазах Вахромеева. Он удивился, подошел ближе, провел рукой по щеке.

- Надо же, слезы… У тебя и слезы, оказывается, есть, ты, может быть, даже живой? Никогда бы не подумал. А все говорят - отмороженный… Надо же… А уж, по слухам, такой крутой, такой крутой, что дальше и некуда. Наверное, о брате переживаешь? Не надо, вы с ним скоро опять будете вместе. Я тебе это обещаю. Прощай, старичок.

Выйдя в коридор, Апыхтин закрыл дверь на два оборота ключа. На всякий случай. Он давно уже привык все делать наилучшим образом, как можно надежнее, долговечнее, добротнее. Как в банке, так и во всех остальных своих делах, весьма далеких от банковских.

Подхватив поудобнее свою сумку, он прошел на соседний участок, постоял, прислушался, но, не заметив ничего подозрительного, быстро вышел на улицу тем же путем, что и пришел, - отодвинув в сторону часть подгнившего забора.

Оглянулся.

В доме Вахромеева было тихо, окна, задернутые плотными шторами, светились в ночной темноте мирно и даже с какой-то гостеприимностью, словно приглашая случайного прохожего заглянуть на чашку чаю, на рюмку водки, на беседу - долгую и неторопливую.

До площади, где он оставил машину, Апыхтин добрался минут за пять. Автомобиль стоял там же, хотя плотный ряд машин заметно поредел. Освещение было слабое, тусклое, и вряд ли кто мог заметить маленькие нашлепки на номерах его машины.

В соседних киосках Апыхтин купил хризантемы с горьковатым запахом и конфеты в золотистой коробке. Он знал, что покупка бестолковая, что в коробке в основном картон и фольга, конфет там совсем немного, штук пять-десять, но знал он и то, что женщины чаще ценят не сами конфеты, а факт подарка, цену, внешний вид - это дает им ощущение причастности к этому пусть фальшивому, но все-таки великолепию.

Придавать истинный вид своим номерам Апыхтин не стал, на случай задержания у него была вполне убедительная отговорка: мальчишки пошутили, пока он отлучался по своим чрезвычайно важным делам личного характера.

Уже отъезжая от площади, услышал за спиной мощный грохот взрыва, прогремевшего где-то там, в поселке, среди частных домиков, среди садов и огородов.

И удовлетворенно кивнул головой.

- Прощай, старичок, - сказал он.

Нашлепки с номеров Апыхтин сковырнул почти в центре города, остановившись на минутку между фонарями. Не выключая мотора, вышел из машины и отодрал маленькие кусочки изоляционной ленты сначала на переднем номере, потом на заднем. Еще раз убедившись, что все проделал как надо, что теперь номера вполне соответствуют тем, которые указаны в документах, он сел в машину.

В пивной под кленами недалеко от Центрального универмага было многолюдно. До полуночи оставалось еще несколько часов, и здесь, как обычно, стоял оживленный, разноголосый гул.

Серкова сидела одна за маленьким столиком почти в центре и невозмутимо прихлебывала пиво. Из высокого стеклянного бокала с причудливым гербом. Перед ней на столе лежал только что вскрытый пакетик с орешками.

- Привет, - сказал Апыхтин, присаживаясь рядом и укладывая на столик конфеты и цветы.

- О! - сказала женщина. - Кому это все?

- Тебе.