Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

Крестьянин Кация Мунджадзе настолько беден, что ему не во что одеть семью. Кация, собрав скудный урожай кукурузы, решает отвезти ее в город, продать и купить для жены и детей одежду. Но его вызывает старшина и приказывает взять ружье и охранять полотно железной дороги, чтобы была обеспечена безопасность важного человека, который должен проехать ночью. Карауля, Кация размышляет о крестьянской доле.

Варлам подошел, когда Ладо читал уже рассуждения Кации. Все слушали молча, только сучья в огне потрескивали.

— Сколько забот в голове горемычного мужика, — слегка надтреснутым, усталым голосом произносит Ладо. — Семью прокорми, одень, обуй, плати налоги, плати и учителю, и писарю… И на дорожные работы выходи, в охране стой, всякому будь покорным рабом, всякому кланяйся и прислуживай! До чего же плохо устроена наша крестьянская жизнь…

Слышится общий согласный вздох. Ладо откладывает книжку, сворачивает цигарку и прикуривает угольком от костра. Он снова начинает читать, а Варлам наблюдает за людьми, они слушают с жадностью и с удивлением — неужели слова эти напечатаны, неужели в книжках пишут правду и про их жизнь?

— Интересно знать, что бы стали делать важные люди, если бы крестьян вовсе не было на свете или, к примеру, я бы не пошел сторожить? Скажем, не испугался бы Сибири…

Ладо читает, как усталый Кация засыпает, положив голову на рельс, и как поезд, который он должен был охранять, отрезает ему голову. Читает он просто, и слова, которые рассказывают о смерти Нации, простые, и от этого все происшедшее обыденно и страшно, как сама жизнь. Варлам думает о Васо: как он себя чувствует?

Молчание — долгое, тяжелое. Потом крестьяне начинают говорить — все вместе, вразброд:

— Это не про путевого обходчика Симона, что в Гори? Ему тоже поездом голову отрезало.

— У Симона двое сыновей, а у Кации дочери.

— Про нас написал человек. Разве не так живем?

— Ишь, только подумал — не испугаюсь Сибири, ему сразу голову долой. Так и есть. Живи, дыши, не жалуйся, а то…

— Ладо, а кто он — этот Ниношвили?

— В крестьянской семье родился, настоящая фамилия его Ингороква, — отвечает Ладо. — Вы про Васо слышали уже?

Все смотрят на Варлама.

— Если бы Васо не отбивался, слуги князя убили бы его, — говорит Ладо.

Ладо коротко отвечает на вопросы и так же коротко, несколькими словами, поддерживает разговор, когда он начинает угасать, дает ему направление. Варлам следит за Ладо, догадываясь, что он преследует какую-то определенную цель, и в конце концов понимает, что он хочет заставить тугие крестьянские головы думать. Наверное, он делает самое главное. Ведь усилия государства направлены на то, чтобы подданные государя-императора не задумывались. У правительства хватает ума понять, что если народ начнет думать — государству, построенному на лжи и обмане, придет конец.

Ладо вытаскивает из-за спины гитару и, наклонив голову к плечу, наигрывает какую-то знакомую Варламу мелодию. Потом запевает по-русски. Это «Марсельеза». Ее часто пел Плетнев. Несколько человек, сидящих ближе к Ладо, прислушиваются и без слов, только голосом, подхватывают незнакомую песню. Удивительно музыкален народ. Народное пение — трехголосое, стоит нескольким парням собраться вместе, как кто-нибудь из них спрашивает: — У тебя какой голос? А у тебя? — И льется слаженная, словно многократно отрепетированная песня. У Ладо несильный, но приятный, мягкий баритон, и на гитаре он играет хорошо.

Уже поздно. Деревня давно спит.

Крестьяне начинают расходиться.

— Школа нужна, — говорит Ладо, — неграмотные все, где им понять…

Что понять, Ладо не договаривает.

— Пойдем ночевать к нам? — предлагает он.

— Я схожу к Пимену. Возможно, останусь у них.

— Ты что-нибудь ел сегодня?

— Ел. В Гори, и дома, когда вернулся.

— Завтра зайдешь к нам?

— Да.

— Отец ругаться из-за рубахи будет, — с досадой говорит Ладо. — Каждый день мы с ним ссоримся… Скажи, Васо очень больно было?

— Наверное.

— Значит, ты решил, что станешь хирургом?

— Почему именно хирургом? Вообще врачом.

— Я на твоем месте стал бы только хирургом. Оперировать — все равно что резать правду в глаза.

Он провожает Варлама до дома Пимена, хлопает по плечу и уходит, напевая «Марсельезу».

Маша. Заурядная история

Ученик третьего класса Киевской духовной семинарии Кецховели выходит из дома, останавливается на крыльце. На платанах хрипло каркает воронье. По тротуару, подпрыгивая и размахивая книжками, перевязанными ремешком, бежит гимназистка — стройненькая, разрумянившаяся, на выпуклый лоб спадает завиток волос, серые глаза блестят. Ремешок вдруг лопается, книжки летят на грязную мостовую, гимназистка останавливается и смотрит на книжки так, как смотрят на приятеля, который без умысла, ни с того, ни с сего вдруг подставил тебе ногу.

Ладо спрыгивает с крыльца, собирает книжки, вытирает их носовым платком и протягивает девушке. Она улыбается и говорит:

— Спасибо… Я вас знаю. Вы живете в доме госпожи Ширжерской. Я живу за углом, в Покровском переулке. Вон в том доме, номер восемь. А рядом с вами в этом доме живет моя тетя. Разве вы ни разу меня не видели?