Посреди всей этой этноцентричности Россия по крайней мере получает признание как достаточно продвинутый союзник – ведь у нее есть своя космическая станция. Однако резидент этой станции, принимая участие в миссии, так ни разу и не изменяет своему шутовскому образу, чтобы превратиться в героя, равного американцам. И сама станция оказывается на совершенно ином уровне, чем НАСА. Со Львом Андроповым – названным, по-видимому, в честь Юрия Андропова, главы СССР в 1982–1984 годах, – зрителей знакомят вскоре после запуска, когда бурильщики, ранее презираемые некоторыми агентами НАСА и военнослужащими как «не тот персонал» или «кучка умственно отсталых, [которым] не доверишь и картофельную пушку», появляются на экране, – как истинные герои, они идут плечом к плечу в замедленном темпе. Очевидно, они зарекомендовали себя, пережив тяжелые учения и решившись рискнуть жизнью ради страны. Когда они отправляются в космос, Трумэн готовит их к встрече с российской космической станцией, где обитает «космонавт, [который] провел в одиночестве на этой консервной банке восемнадцать месяцев, так что не удивляйтесь, если он немного “того”». Сначала Лев, внезапно врывающийся в кадр откуда-то снизу и пугающий своим диким взглядом, выглядит неопрятно; наладив радиосвязь с шаттлами, он произносит несколько фраз на английском языке с сильным акцентом и тут же переворачивается вверх тормашками в кабине, где нет гравитации. Почему его оставили здесь одного, и почему благодаря сочетанию изоляции, пьянства, отсутствия гравитации и «русскости» он выглядит настолько глупо, даже не хочется спрашивать. Однако сразу видно, что он не внушает доверия, воплощая русскую версию «не того персонала». В отличие от «Столкновения с бездной», «Армагеддон» занял в русской роли шведско-американского актера с явно американским стилем игры и акцентом. В общем и целом в исполнении Петера Стормаре грустный, долговязый Лев выглядит весьма симпатичным – но не подлинным[286]
.Лев продолжает быть «немного “того”», когда снова появляется в кадре, приветствуя американцев: он опять дезориентирован, опять вылезает откуда-то из-за границы кадра – на этот раз сверху, – а его ушанка делает его похожим на летучую мышь. Он начинает с нелепого требования ничего не трогать в его «сложной лаборатории», затем приказывает Эй-Джею наблюдать за манометром заправочной колонки. Спустя несколько мгновений, когда из-за утечки в насосе повышается давление, Лев погружается в воспоминания, воскрешающие страхи холодной войны: его дядя работал на заводе по производству бомб, производя ядерные ракеты – «штуки, которые достанут Нью-Йорк, Вашингтон – ну, вы понимаете». В ответ Рокхаунд и Стэмпер обмениваются взглядами, ставящими под сомнение здравый смысл и компетенцию русских. Хвастаясь «гением в своей семье», Лев не слышит передаваемых по интеркому призывов Эй-Джея о помощи и не видит его неистовой жестикуляции на экране связи. Следуя инструкциям Льва, Эй-Джей нажимает на требуемый рычаг, и тот ломается прямо у него в руках. В топливном отсеке вспыхивает огонь, распространяясь на остальную часть космической станции, которая затем взрывается и распадается на куски – в полном соответствии с ранее высказанным Трумэном предупреждением о том, что она «использовалась одиннадцать лет; это больше сроков эксплуатации некоторых наших автомобилей». Реакция Льва на катастрофу заключается в том, что он пытается помочь Эй-Джею сбежать из пылающей капсулы, и как только они оба оказываются в безопасности на «Индепенденс», он начинает отчитывать американцев за то, что они ведут себя как «кучка ковбоев»[287]
! Таким образом, ненадежное оборудование, невнимательное наблюдение за ним и эксцентричная небрежность оказываются отличительными чертами российской космической станции.