Выцветание красного. Бывший враг времен холодной войны в русском и американском кино 1990-2005 годов

От благожелательных образов русских, которые мы встречаем в начале фильма, вскоре он переходит к размыванию границ между ними и злым «другим». Среди знакомых голливудских условностей здесь присутствует хоровая музыка, сопровождаемая русской речью без субтитров, которая знакомит нас с затерянным где-то в южной части Тихого океана «Волковым» и его командой. Эта команда проверяет местонахождение тайфуна и контактирует с тремя космонавтами «Мира», один из которых – женщина. Ощущение нормальности усиливается очевидно теплыми отношениями между капитаном Алексеем (Леваном Учанеишвили) и женщиной из коммуникационного центра корабля (позже мы узнаем, что ее зовут Надя), а также ее дружеской игрой в шахматы с космонавтом. Затем инопланетная сила поражает и «Мир», и корабль. Уходящий в затемнение крупный план кричащей Нади сменяется на экране судном «Морская звезда» и, соответственно, переходом к американской точке зрения. Это изменение в характере повествования вызывает двойное беспокойство по отношению к русским: экипаж «Морской звезды», не подозревая о вторжении инопланетян, ведет себя крайне осторожно при посадке на борт и во время поисков на устрашающе пустом корабле, – главным образом из-за национальной принадлежности этого корабля; аудитория, осознавая, что с «Волковым» произошло что-то ужасное, уже готова увидеть, как русские под воздействием неизвестной силы изменились в худшую сторону.

Осторожность экипажа «Морской звезды» в первую очередь модулируется по стандартной схеме «мы против них», когда Эвертон, в соответствии с морским законодательством, решает претендовать на десять процентов от стоимости корабля: как он объясняет команде, это значит, что они могут получить тридцать миллионов долларов от российского правительства. Как и в ряде предыдущих картин, во время кризиса упомянутое правительство никак не проявляет себя в фильме: несмотря на сложность проводимых научных исследований и долгий недельный срок, Россия, по-видимому, не только не зарегистрировала, но и вообще никак не отреагировала на потерю собственного корабля и «Мира»! В этом контексте Мэри Энн Йохансон иронично прокомментировала необходимость того, чтобы корабль в фильме был русским, тем, что «ВМС США никогда не позволят себе потерять что-либо ценное, не потрудившись его поискать. Только русские могут быть такими глупыми – или, похоже, так думают создатели “Вируса”» [Johanson 1999b]. Подобное пренебрежение заметно и в том, что Ричи и Вудс называют русские буквы на борту корабля «кириллическим дерьмом» и «мазней». Более двусмысленно приятель Бейкера Пискля (Хулио Оскар Мечосо) обращается к груде зловеще двигающихся кабелей: «Послушай, я – друг, понятно? Я кубинец, а не американец» – как будто его происхождение из коммунистической страны защищает его от российской враждебности по отношению к американцам[295]. И очевидно, что после того, как члены экипажа подвергаются нападению некоей зловещей силы на корабле и увечьям, у них не оказывается иного выбора, кроме как подозревать русских. Как сообщает Ричи после того, как на него и Вудса в машинном отделении направили гвоздевой пистолет: «Там есть еще один русский. Этот сукин сын выстрелил в нас». Пожалуй, самым впечатляющим можно назвать то, что Надя впервые появляется в виде угрожающей вооруженной фигуры в противогазе, заставая врасплох членов экипажа, прежде чем мы поймем, что на самом деле она – всего лишь обезумевшая и голодная жертва, которой американцам предстоит научиться доверять. Однако наиболее сильные антироссийские настроения исходят от Эвертона. Услышав рассказ Нади и увидев сплавленное с машиной тело Алексея, он говорит своей команде: «Вы слушаете кучу русского мусора. <…> Все это заварило их правительство. Все пошло не так, верно? Все это слетело с катушек, и вы боитесь, что остальной мир узнает об этом. Это доктор Игорь-мать-его-Франкенштейн. Скажите правду: это какой-то причудливый медицинский эксперимент, не так ли?»