Выжига, или Золотое руно судьбы

Но блатарь не мог сказать ничего связного, только бормотал панически: «Спрячь, спрячь!» Пришлось взять его за грудки, встряхнуть и даже дать пару тяжелых пощечин. Надо сказать, что все эти действия Мазур проделал не без удовольствия. Раньше такое обращение с уркой означало бы смертный приговор, но сейчас, очевидно, ситуация изменилась кардинально.

Как ни странно, пощечины подействовали. Лёлек немного успокоился и глядел по-прежнему тревожно, но взгляд его уже не был таким мутным.

– Суки, – коротко выдохнул он. – Сучий этап пришел!

Мазур нахмурился. Он довольно времени провел в тюрьме и на зоне, чтобы знать, кто такие суки.

Воровской закон запрещал блатным иметь семью, собственность и сотрудничать с властью. Даже в лагерях они отказывались работать или каким-то иным образом содействовать администрации. Те, кто нарушал эти неписаные законы, считались ссучившимися или просто суками. Перешедший в категорию сук терял все воровские привилегии, в наказание его могли перевести в самую низшую тюремную касту или даже убить. До войны сук в лагерях было совсем немного, и никакой власти они, разумеется, не имели.

Однако во время войны многие вчерашние воры в законе и просто уголовники оказались на фронте – в первую очередь в штрафбатах. После демобилизации некоторые из них совершили новые преступления и возвратились в зону. Но здесь их фронтовое прошлое было не в чести: они воевали, то есть сотрудничали с властью, и с точки зрения воровского закона были уже не ворами, а суками. Соответственно, им в лагерях со стороны бывших товарищей воров угрожали издевательства, пытки и даже смерть.

Надо отдать должное сообразительности сук: они стали предлагать администрациям тюрем и лагерей свою помощь в обуздании воров и наведении порядка в зонах. Администрация за это обещала не вмешиваться в их разборки с ворами и даже поддерживать их в этом противостоянии. Еще в последние месяцы войны по лагерям и тюрьмам прошел воровской прогон: братва извещалась о новом явлении и о необходимости бороться с суками до последней капли крови, потому что в противном случае они без всякой жалости истребят всех воров. Пошел слух, что на некоторых зонах суки даже захватывали власть и подчиняли себе воров в законе, при этом действовали с удивительной даже для блатных жестокостью.

Впрочем, такие вещи случались еще довольно редко – настоящий размах сучьи войны обретут только к концу сороковых. Может быть, поэтому далеко не все воры и не везде относились к сукам серьезно. Не слишком серьезно отнесся к появлению двух десятков сук у него в бараке и Лёлек. Убежденный в законности и непререкаемости своей власти, он попытался сразу сломать сук и поставить их в зависимое положение. Однако не тут-то было.

Суки, не говоря худого слова, напали на воров Лёлека и в одну минуту закололи трех из них. Оставшиеся бросились врассыпную. Четверо побежали к БУРУ[28], надеясь укрыться там, а Лёлека интуиция повела в другую сторону. Он сразу понял, что администрация, давшая волю сукам, не будет защищать воров, и помчался в сторону вошебойки, которая отстояла от их барака дальше всего. В темноте враги его потеряли, и он смог незаметно добраться до Мазура. И вот теперь со слезами на глазах умолял дезинфектора, чтобы тот его спрятал, иначе суки живьем распилят его на мелкие кусочки.

Мазур колебался. С одной стороны, он терпеть не мог блатарей, в том числе и Лёлека. С другой – суки были еще хуже. У воров был какой-никакой, но все-таки закон, и даже фраеров нельзя было убить просто так, походя. Обиженный фраер всегда мог обратиться к воровской сходке, и случалось, что та защищала его интересы даже перед лицом вора.

Суки же в отношении простых зэков не соблюдали вообще никаких правил. Они зверски издевались над фраерами, раздевали их до нитки, обирали до крошки. Они могли убить любого зэка без всякой вины – по приказу лагерного начальства или потому, что им самим так захотелось. Жизнь с ворами была плохая, но она все-таки была. Там, где появлялись суки, жизнь кончалась.

Глядя на трясущиеся от страха губы Лёлека, Мазур вспомнил, как тот угрожал ему смертью, вспомнил и как он сам чуть не убил пахана, когда они вместе лежали в санчасти. Казалось бы, с той поры прошло совсем немного времени, но как все изменилось! В конце концов, Лёлек ведь не убил и даже пальцем не тронул Колю Васнецова после того, как Мазур за него вступился, хотя очень даже мог. Может быть, все-таки и в Лёлеке оставалось еще что-то человеческое. Во всяком случае, зло знакомое все-таки лучше зла нового, неизвестного. Да еще такого зла, о котором ходит самая дурная слава.

И Мазур принял решение.

– Ладно, – сказал он, – залезай под белье.

И кивнул на лавку, туда, где как раз лежала принесенная для прожарки одежда.

– Под белье? – дрогнул пахан. – Это же зашквар[29].

– Жить захочешь – полезешь.