Выжига, или Золотое руно судьбы

Разумеется, Мазур не отравился и вообще чувствовал себя отлично. Однако три дня нужны были ему, чтобы, во-первых, запастись еще золотом, а во-вторых, придумать что-нибудь, что может спасти его от правилки блатарей. Первое, что приходило в голову, – попробовать откупиться от уголовников при помощи выплавленного им шлихового, то есть неочищенного золота: теперь он верил, что сможет добыть его достаточное количество при помощи выжиги. Нужно будет только приспособить что-нибудь под тигль[27], чтобы драгоценный металл не слишком уж пачкался в золе железных печей.

Итак, как уже говорилось, можно попробовать откупиться золотом. Однако план этот при всей его соблазнительности казался лейтенанту слишком опасным. У воров, конечно, возникнет вопрос: откуда взялось золото? Если ответить на этот вопрос откровенно, они переймут метод, а самого Мазура, скорее всего, просто убьют – чтобы не мешался под ногами и не проговорился как-нибудь администрации лагеря. Следовательно, признаваться, откуда он берет золото, никак нельзя. Но тогда как ему откупиться и при этом сохранить свою тайну?

Тут было над чем поломать голову. Однако Мазур не собирался особенно горевать – он чувствовал себя на подъеме и верил, что за три дня какой-нибудь выход да найдется.

А пока, убедившись, что может добывать золото самостоятельно, Мазур озаботился вопросом, где его хранить. За пределы зоны вынести его было невозможно, следовательно, нужно было такое место, где на него не могли наткнуться даже случайно.

Самым простым и очевидным казалось прятать золото в дезкамере. Но где конкретно?

Мазур внимательно оглядел вошебойку. Из предметов мебели тут были только скамьи для одежды, тазики да железные печи, с помощью которых происходила прожарка. Имелась еще железная кровать, на которой спал сам Мазур. Но, чтобы надежно прятать золото, не годились ни печи, ни скамейки, ни тюфяк на кровати. Нужно было создать хранилище капитальное и при этом недоступное для посторонних.

Большое кирпичное здание бани, частью которого была дезкамера, строилось в самом начале тридцатых, и строилось на славу. Судя по всему, в дезкамере даже планировалась каменная печь, но потом от нее отказались за ненадобностью. Однако в стене остался широкий выступ, на который Мазур бросал прожаренную одежду. Это выступ сейчас навел его на некоторые мысли.

При помощи небольшого ломика он раскачал кирпичную кладку выступа и вытащил из него сверху несколько кирпичей. В результате внутри выступа образовалась пустота, в которой вполне мог поместиться небольшой тайник. В тайник этот Мазур поставил оцинкованный бидон, который украл на кухне, а сверху снова положил кирпичи. При этом положил он их так, что между двумя кирпичами в кладке оказалась небольшая щель, в которую можно было просунуть, скажем, монетку или маленький самодельный золотой слиток. Для конспирации он замазал щель пылью и сухим цементом, так что никак нельзя было догадаться, что внутри стены что-то спрятано.

Теперь все было сделано, кроме одного: он так и не понял, как выкупить свою жизнь у воров. К вечеру пятницы, когда Мазур должен был явиться пред светлые очи урок, никакого нового плана он не придумал. Что ж, была не была. Он возьмет с собой несколько граммов выжженного им драгоценного металла и будет врать, что ему его принес кент, который дробит золото в шахте. Воры, конечно, не поверят и захотят узнать правду. Однако Мазур рассчитывал на их жадность и любопытство. Урки, скорее всего, не станут его убивать сразу, надеясь все-таки выяснить, откуда он взял золото. Возможно, захотят за ним проследить. И это даст ему еще немного времени.

Но это, конечно, был лучший вариант. А худший состоял в том, что воры просто начнут его пытать и в конце концов добьются своего. Это, конечно, и вообще не очень приятно, а в нынешних обстоятельствах будет обидно вдвойне. Но второй раз проигнорировать приглашение урок значит подписать себе смертный приговор…

Мысли его неожиданно прервал торопливый и одновременно какой-то робкий стук в дверь. Мазур подошел к двери и прислушался. Манера стучать была странная, не похожая ни на вертухаев, ни на урок.

– Кто там? – спросил Мазур на всякий случай.

– Открой, – голос, доносящийся снаружи, как-то странно подвизгивал. – Прошу, Циркуль, открой, это я, Лёлек!

Что это значит? Пахан, вместо того чтобы ждать его прихода в бараке, решил явиться сам?!

Остолбенение Мазура, впрочем, длилось недолго. Спустя секунду он отпер дверь. С улицы на него смотрело перекошенное страхом лицо пахана. Не говоря ни слова, Лёлек отпихнул Мазура и заскочил в вошебойку. Судорожно запер дверь и, как ошпаренный пес, заметался среди лавок и печек, ища укромный угол.

– Спрячь меня, – все так же подвизгивая, просил он. – Спрячь, умоляю!

И продолжал слепо метаться по дезкамере, натыкаясь на стены и застревая в углах. Впервые Мазур видел наглого вора в таком состоянии, да, вероятно, и собственные его шестерки никогда не видели Лёлека таким.

– Да что стряслось? – воскликнул Мазур, провожая взглядом мечущегося пахана.