Выжига, или Золотое руно судьбы

Чтобы прижать зловредного дезинфектора, Горовой решил оформить липу, или, проще говоря, сфабриковать дело. Процесс этот был хорошо знаком каждому почти следователю НКВД, а некоторые довели его до автоматизма. Проблема тут заключалась даже не в бессовестности работников органов, а в безумном количестве дел, ложившихся на них, начиная с тридцатых годов, число которых с войной только увеличилось. Не было никакой возможности тщательно расследовать дело каждого контрика, террориста, шпиона или изменника родины. Если дело было ясное, а у следователя формировалось стойкое убеждение в виновности подозреваемого, то можно было и пренебречь протоколом. Точнее говоря, использовать вместо одного протокола другой, так сказать, форсированный.

В условиях лагеря это все было даже проще, чем на воле. За махорку, за миску супа, за пайку к делу привлекались голодные, обезумевшие от тяжелого труда заключенные, готовые подписать любые показания, хоть против отца родного.

И с Мазуром поначалу все шло по накатанной колее: дело оформлялось, свидетели подписывали сочиненные следователем показания, история расширялась. Но потом вдруг коса нашла на камень – свидетели перестали давать показания и, более того, отказывались от показаний, сделанных раньше. Капитан и грозил, и запугивал, и уговаривал, и подкупить пытался – ничего. В голодных глазах зэков стоял панический, утробный страх, словно сама смерть казала им издалека костлявый свой кулак.

Горовой пытался поговорить с одним из зэков по душам, спрашивал, что случилось, почему он меняет показания? Тот в ответ твердил одно и то же:

– Нельзя, гражданин начальник… Никак нельзя.

Капитан плюнул и прогнал дурака прочь. Однако сама ситуация заставила его призадуматься. Что за фигура такая этот Мазур и почему его так боятся, что даже показания против него давать не желают, будто он не фраер простой, а вор в законе, за которого кореша могут и на ножи поставить?

Образ воровского пахана навел его на новую мысль, и Горовой вызвал к себе на беседу авторитетного вора по кличке Лёлек.

– Наше вам, а ваше не нам, гражданин начальник, – входя, заявил Лёлек и вольготно развалился на стуле перед следователем.

Тот не стал ходить вокруг да около, а спросил напрямик:

– Кто такой Мазур?

Урка только плечами пожал.

– Извиняюсь, гражданин начальник, вы о ком?

Тот поморщился: о Циркуле, дезинфекторе лагерном. Пахан развел руками: дезинфектор лагерный, гражданин начальник, сами же сказали. Капитан поднялся со стула, уперся руками в стол, навис над блатарем.

– Слушай сюда, урка! Я не шутки тут шутить поставлен, я серьезными делами занимаюсь. И ты, если не хочешь в карцер на голодную пайку без всякого грева, сейчас мне на мой вопрос ответишь честно и обстоятельно.

– Так бы сразу и сказали, гражданин начальник, – улыбнулся Лёлек. – Люблю вежливый разговор, он мне душу греет. А касательно Циркуля могу сообщить следующее. Это бывший разведчик, старший лейтенант по званию, кавалер ордена Красной Звезды…

– Ты мне регалии его не перечисляй, я это все в личном деле могу прочитать, – прервал вора Горовой. – Ты мне скажи, что за место он занимает в лагерной жизни, почему его фраера так боятся, почему даже блатари его выгораживают?

Лёлек посмотрел в сторону, сощурился куда-то вдаль, словно пытаясь найти ответ на очень сложный вопрос, потом начал говорить медленно, с расстановкой.

– Циркуль, гражданин начальник, это, как бы сказать правильно, наш лагерный юродивый.

Капитан вытаращил на него белесые свои глаза, или, как сказали бы воры, бельма, ударил кулаком по столу.

– Чего? Что за плешь ты мне тут гонишь, какой еще юродивый? Ты еще Василием Блаженным его объяви!

– Именно, гражданин начальник, именно что блаженный, – закивал пахан, причем лицо у него сделалось таким, как будто юродивым был не Циркуль, а он сам, Лёлек. – Грехи наши на себя берет. Наложением рук лечит. Одним словом, не урка, но человек очень полезный.

Будучи выгнан из следовательского кабинета под дикие крики «в лагерную пыль сотру!», Лёлек вышел на улицу, победоносно харкнул на порог и ушкандыбал прочь. Разумеется, ничего про Мазура он не сказал и говорить не собирался. Он не забыл, как Мазур, рискуя собственной шкурой, спас его от сук, и теперь дезинфектор был прикрыт от любых неприятностей протекцией уголовного пахана.

К счастью, дальнейшее расследование темных делишек заключенного Мазура быстро свернулось. В лагерь пришел большой этап, народ был в нем лихой, вороватый, и Горовой по самые уши погрузился в расследование новых дел. Спустя недолгое время умер товарищ Сталин, начались освобождения и реабилитации. Когда же дело дошло до освобождения Мазура, тот не просто вышел на волю, а настучал комиссии о незаконных методах капитана Горового, благодаря которым тот выбивал признания из невиновных людей.

Сажать Горового не стали, но вышибли из лагеря, а заодно и из органов. И тогда капитан, движимый злобой и чувством мести, решил сам, лично, проследить за ушлым дезинфектором и разобраться в его «деле».

Вот так оно и вышло, что он приехал в город тем же поездом, что и бывший зэк.