Выжига, или Золотое руно судьбы

Основания для паники имелись весьма существенные, но капитан им не поддался. Он лишь сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаивая себя, а затем встал и подошел к дежурной.

– Добрый день, – сказал он, улыбаясь несколько виновато. – У меня тут такая история… Мы с однополчанином договорились сегодня здесь встретиться, а он почему-то все не идет и не идет. Не могли бы вы мне помочь?

Девушка-дежурная оказалась на удивление любезной.

– В каком номере остановился ваш товарищ? – спросила она.

Горовой только руками развел.

– Этого я вам сказать не могу, не знаю. Но могу сказать его имя. Его зовут Мазур, Андрей Иванович.

Дежурная сверилась с журналом постояльцев.

– Действительно, – кивнула она, – есть такой. Андрей Иванович Мазур, 22-й номер.

Капитан обрадовался.

– С вашего позволения, я пойду, потороплю его?

На лице дежурной отразилось сожаление.

– Извините, это невозможно. Андрей Иванович вчера вечером выписался из гостиницы и выехал.

Капитан похолодел.

– Как выехал? Куда выехал?! – спросил он растерянно.

Тут уже настал черед разводить руками дежурной. Она не знает – вероятно, по месту жительства.

Еще несколько секунд Горовой стоял, онемев, чувствуя, как лицо его заливает огнем, а сердце – кровавой яростью. Затем, ничего не говоря, повернулся и деревянным шагом пошел к себе в номер – собирать вещи.

* * *

Дежурная не ошиблась: Андрей Иванович Мазур действительно выехал по месту жительства. Точнее сказать, по месту его прежнего жительства, а именно в Ленинград – туда, где до войны жили они вместе с его теткой Луизой.

Луиза Владиславовна по специальности была медработником и общалась с огромным количеством самых разных людей. Вероятно, именно поэтому она знала о том, что творится в стране, чуть больше обычного советского обывателя. Кое-что из этого знания перепадало и племяннику Анджею, хотя, конечно, весьма дозированно и только после того, как он стал постарше и, что называется, вошел в ум. Полученные от тетки сведения не изменили его отношения к советской власти и к родине – отношение Мазура к советской власти изменили лагеря. Можно было сколько угодно говорить о том, что вся система ГУЛАГа была создана злыми демонами из НКВД, а партийное руководство страны ничего об этом не знало, вот только личный опыт Мазура говорил совсем о другом. Правильность его взглядов отчасти подтвердилась и двадцатым съездом КПСС. Хотя, положа руку на сердце, до сих пор неясно было, как далеко зайдут изменения в стране и в партии. Да, культ личности разоблачили, да, Берию расстреляли, да, освобождение и реабилитация невинно осужденных идут полным ходом, но те, кто сейчас руководит страной, – эти люди ведь руководили ей и раньше, они были плоть от плоти преступной власти и сами были этой властью. Достаточно ли воли одного Хрущева, чтобы переменить коренным образом страну и партию, и как далеко пойдет это воля?

Обо всем этом он думал, подходя к родному дому, но старался не думать о том, почему за все годы, что провел он в лагере, тетка Луиза, любившая его как родного сына, а может, даже и сильнее, потому что других сыновей у нее не было, – так вот, почему за все эти годы она не написала ему ни одного письма и ни на одно письмо не ответила.

Была еще одна вещь, о которой он старался сейчас не думать, – почему за все время его пребывания в лагере не пришло ни одного письма от его девушки Маши. В первый год на прииске «Лучезарный» ему разрешено было отправить только одно письмо, но потом он отсылал их регулярно – и Маше, и тетке. И никакого ответа ни от той, ни от другой.

Ум, интуиция, весь горький опыт предыдущей жизни подсказывали ему, что для этого может быть только одно объяснение – обе они погибли. Однако сердце его, выстуженное адским холодом Колымы, сердце, которое полагал он навеки закаменевшим, не хотело смиряться с неизбежным, продолжало жить надеждой.

Для надежды этой было простое основание: он сидел в лагере. Может быть, Маша просто не захотела с ним переписываться, узнав, что его осудили на двадцать пять лет. В конце концов, она молодая девушка, а это почти что вечность. Но почему молчала тетка Луиза? Ответить на этот вопрос он не мог и потому решил просто надеяться, надеяться на лучшее.

И это было единственной правильной тактикой, в противном случае незачем ему было так биться за жизнь, сражаться на фронте и выживать в лагере. Он жив, и Маша тоже жива, и жива тетка Луиза, и в этом не может быть никаких сомнений.