Выжить любой ценой

Голос его был настолько мягок и доброжелателен, что означать это могло лишь одно и только одно: мозг внутри круглого безволосого черепа, обтянутого почти прозрачной кожей, уже вынес и утвердил смертный приговор. Апелляций и обжалований не будет.

— Очень плохо, — ответил Чукайт. — У меня сломана шея, плечо и обе ноги.

На самом деле одна его нога почти не пострадала. На ней можно было уйти куда-нибудь достаточно далеко при наличии костыля. Чукайт был бы последним болваном, если бы не сумел в больнице раздобыть костыли.

В паузе, последовавшей после его ответа, он вытащил иглу из вены и оставил ее болтаться на капельнице. Затем, стараясь преодолеть слабость и головокружение, сел на кровати. Пластиковый воротник, охватывавший шею, заставлял Чукайта держаться очень прямо.

— Выздоравливай, — сказал Кунг наконец. — Мы подробнее поговорим об этом позже.

— Спасибо, господин, — затараторил Чукайт, соображая, где находится его уличная одежда и как напялить ее одной рукой. — Я обещаю, что все равно найду этого Данко. Он от нас никуда не денется. Я приведу его и брошу к вашим ногам.

— А пока отдыхай и набирайся сил, договорились?

— Да, да! Спасибо за заботу.

— Мы одна семья, одна большая семья…

Завершив разговор на этой патетической ноте, Кунг Тулан так разительно изменился в лице, словно стал совсем другим человеком. Не пряча телефон, он тут же выбрал нужный номер и нажал кнопку вызова, чтобы сообщить, кому надо, координаты человека, от которого следует срочно избавиться.

Но Чукайт уже спешил покинуть больничную палату, потому что очень хорошо знал натуру своего босса.

Ряды воинства господина Кунга Тулана все редели и редели.

День девятый

Где-то после полуночи, когда электрическое зарево над Бангкоком начало постепенно угасать, позволяя разглядеть в небе звезды, Данко проснулся. Вернее, он мгновенно пришел в себя, словно его резко встряхнули. Открыв глаза, он увидел рядом с собой лохматую голову и вспомнил о всем том, что с ним произошло, и о том, почему в его номере находится Мали.

— Эй! — он толкнул ее в спину. — Возвращайся на свое место.

— Мне здесь хорошо, — пробормотала она, не проявляя ни малейшего желания перебраться с кровати на диван, предоставленный в ее распоряжение.

Данко, привыкший спать на краю, проверил, осталось ли у него место для маневра, удостоверился, что нет, и опять потряс девушку, на этот раз сильнее и сердитее:

— Отодвинься хотя бы!

— Зачем? — сонно удивилась она.

— Затем, что я женатый мужчина.

— Я не прошу тебя жениться на мне, — сказала Мали, не оборачиваясь. — И изменять жене не предлагаю. Я просто лежу рядом.

— Но почему? — буркнул Данко. — Тебе на диване места мало?

— Места хватает. Но мне там страшно. Поэтому я перебралась к тебе.

— И разделась догола тоже поэтому?

— Я всегда сплю голой, — бесхитростно сообщила Мали. — Так комфортнее. И приятнее.

Данко почувствовал, что ему самое время избавиться от столь близкого и опасного соседства. Не слишком церемонясь, он уперся руками в спину жмущейся к нему девушки и отодвинул ее подальше. Потом предупредил:

— Там и оставайся. В противном случае будешь ночевать за дверью. Хоть раздетой, хоть одетой.

— Я ничего от тебя не хотела, — сказала она. — Просто мне так нужен кто-то рядом. Знал бы ты, как мне одиноко.

Изгнанная из-под одеяла, она дрожала. Данко отвел взгляд.

— Ты не одинока, — буркнул он, укрывая съежившееся тело. — Мы вместе. Пока не совершим задуманное.

— А потом?

— Я не знаю. Не знаю даже, настанет ли это «потом».

Мали полежала, обдумывая услышанное, потом тихо сказала:

— Будет лучше, если меня убьют на корабле.

На какое-то время Данко задумался. Проведя весь день в порту и истратив около двухсот долларов, они с Мали выяснили местонахождение «Утренней звезды», время, когда она должна сняться с якоря, и даже нашли катер, чтобы добраться туда завтра. Но как быть дальше? Четкого плана до сих пор не было. Оставалось уповать на справедливость пословицы «утро вечера мудренее».

Своей репликой девушка напомнила Данко, что дальше предстоит самое трудное. Сознание этого факта не давало покоя, как ноющий зуб. Это раздражало.

— Не говори глупостей, — прикрикнул Данко.

— Это не глупости, это правда, — проговорила Мали, несколько задетая резкостью его тона. — Я никому не нужна. Везде лишняя. И у меня не получится жить дальше.

— Вздор, вздор! — Поймав себя на том, что он продолжает горячиться, Данко заставил себя заговорить тише и мягче. — Человек не имеет права сдаваться.

— Почему?

— Потому что мы обязаны проживать свои жизни до конца. Это как роли в кино. Стала бы ты смотреть кино, герои которого исчезают с экрана, когда им вздумается? Им надоело или они устали… Так что же? Приходится играть.

Мали обернулась через плечо, сверкнув глазищами в темноте:

— Жизнь — не кино!

— А я вот не уверен, — признался Данко. — Может быть, кто-то все это смотрит, как бесконечный сериал. Может, только для этого мы и нужны.

— Мою семью убили по-настоящему!