Выживая — выживай!

Рядом с Теофилактами стоял Петр Ченчи, которому первому досталась порция восхвалений, предназначенная победителям иноверцев. Слушая сплошные реки похвалы в адрес него, Теофилакт недовольно хмурился и недоумевал, почему папа вместе со своим братом не прислал к нему его сына Теофило, так, как это было при коронации Беренгария. Между тем, рядом с Петром стоял, держа в руках увесистую трубу, глашатай, готовившийся вести шествие.

Отдаленный гул бюзин возвестил о приближающейся процессии, и горожане нестройно заголосили приветствия и похвальные оды папе-воину, хотя он, по всей видимости, в это время еще только-только входил через Аппиевы ворота. Гул трубного оркестра становился все громче, напряжение и ликование толпы все возрастало. Вот на подступах к Латерану появились уже первые всадники со знаменами Святого Петра, а толпа возбужденно и яростно взревела, ибо, вслед за всадниками, на площадь первыми вступили колонны несчастных пленников.

— Узрите, благочестивые христиане, жители Рима и гости его, лица тех, кто многие годы, отринув от себя Создателя и Господина всего сущего, нес смерть и разорение вам и вашим домам! Будьте же милосердны к поверженным врагам вашим, как заповедовал нам об этом Господь наш! — возвестил глашатай.

Африканцы шли, опустив головы и глядя себе под ноги, всем видом своим демонстрируя полную покорность своей, так незавидно сложившейся, судьбе. Вслед им, вопреки призывам глашатая, обильно летели проклятия и оскорбления, свойственные безнаказанной и даже негласно поощряемой в своем садизме толпе. Было предпринято несколько попыток бросить в закованных пленников камни и палки, однако милиция незамедлительно остудила градус толпы, выведя из нее наиболее ретивых в своем праведном гневе смутьянов. В течение нескольких минут побежденное войско печально продефилировало мимо Латеранской базилики, пока в итоге не скрылось в направлении Цирка Максимуса.

Папа поступил в очередной раз грамотно, пустив вперед всей процессии побежденных африканцев. В противном случае городской милиции пришлось проявить бы неизмеримо больше усилий, чтобы успокоить толпу, ибо через некоторое время после прохода пунийцев на площади показались печальные римские обозы с телами павших воинов.

— Прими, Рим, достойных сынов своих, с именем Иисуса Христа отважно сражавшихся на поле битвы, но, волею Господа, павших от неприятельского оружия. Вознесем молитвы за души их и прославим их имена навеки!

Телега, шедшая первой в траурном обозе, отделилась от общей колонны и приблизилась к ступеням Латерана. Консул Рима вдруг почувствовал, как страшная пугающая слабость овладела всем его телом, а сердце буквально заколыхалось внутри. Он вцепился глазами в приближающийся обоз и до последнего наивно надеялся, что красное полотно, укрывающее мертвое тело, принадлежит кому-нибудь иному, но только не тому, о ком он даже боялся подумать. Но все тщетно, телега с телом сраженного воина остановилась прямо перед ним и на площади воцарилась пугающая тишина. Теофилакт мутным взором оглядел все собрание и увидел, что все слуги его прячут от него взгляд, а все зрители на площади опустились на колени перед этим печальным поездом.

Громкий крик раздался где-то рядом с Теофилактом и он даже не сразу узнал голос своей жены. Неуверенными шагами, как пьяная, Теодора приблизилась к телеге, остановившейся перед ними, приоткрыла полотно и упала без чувств. К ней кинулись ее слуги и дочери. Младшая дочь, увидев мертвое лицо брата, начала истерично трясти погибшего, как будто намереваясь таким образом привести того в сознание, а затем разразилась дикими криками. Мароция, с лицом белым как снег, взглянула в лицо Теофило и немедленно отвела взгляд.

Теофилакт последним приблизился к телу своего сына. Горло его давили чьи-то невидимые руки, весь мир жуткой каруселью завертелся у него перед глазами, из которых ручьями брызнули слезы, и их невозможно было остановить. Вся жизнь его теперь представлялась каким-то нелепым и лишенным смысла существованием, его сын, его наследник, в котором заключались все мечты и амбиции старого консула, лежал недвижим и, видимо, слишком мала была вера Теофилакта, чтобы воскресить умершего. Проклятия, проклятия всему миру посылало сознание обезумевшего от горя отца, и внезапно ад раскрыл перед его невидящими глазами свои раскаленные двери и огненным жаром обдал каждую клетку его мозга.

Мароция в этот момент хлопотала над матерью, пытаясь привести Теодору в чувство. Теодора, вернувшись в сей мир и вспомнив последний эпизод, предшествующий ее обмороку, коротко простонала, но невероятным усилием воли обуздала свои чувства и встала на ноги, пытаясь придать своей шатающейся фигуре подобающий своему статусу вид. В этот момент Теофилакт, пораженный увиденным зрелищем преисподней, с застывшими от ужаса глазами грянулся на землю, и все внимание семьи переключилось уже на него.