Выживший в племени каннибалов

Я надеялся, что шаман, наконец, одумается, прекратит причинять мне неприятности, но, внемля моим последним словам, он решил подобраться к моей хижине сверху. Вот как это случилось. Думая, что я дома, он забрался на высокое дерево и обрубал каменным топором его ветви. Он решил похоронить меня, сбросив почти все ветви на хижину и загородив мне выход. Хорошо, что это происходило в моё отсутствие. Для надежности претворения своего злобного замысла до конца, он решил залезть выше, чтобы срубить верхушку. Но несколько верхних ветвей, упав на вершину соседнего дерева, отскочили назад и сильно ударили его в грудь. Он рухнул с большой высоты. Я нашел его на полу своей хижины, в которую он попал, проломив крышу. Много времени он пролежал без сознания, а придя в себя, лишился голоса и долго пытался объяснить мне жестами, как ему плохо, и чтобы я принес ему воды.

Я подал воды, более того, вправил одну конечность, выходил его до ходячего состояния, и он не нашел в этом ничего предосудительного. Во всяком случае, шаман, хромая, бродил по деревне с палкой для опоры, глаз у него так распух, что в течение нескольких дней он им ничего не видел. Эти увечья придавали ему крайне смешной вид, так как он и без того был неуклюжим и уродливым. Но что удивительно, настало спокойное время, и я ни разу не слышал, чтобы он на меня низводил напраслину.

Я уж грешным делом подумал, что после моих заботливых и ласковых ухаживаний, наконец-то, приобрел в лице шамана если не друга, то хотя бы с чувством благодарности товарища, но тогда же пришлось заметить, что шаман не стал относиться ко мне более дружелюбно. Всё же, последний еще не раз доказывал, что он как был, так и остался психопатической фигурой, склонной к насилию.

Ка-ра-и-ба-га не прекратил бродить вокруг моей хижины, явно намереваясь меня прикончить, но мне постоянной бдительностью удавалось избегать смерти. Несомненно, он исполнил бы своё данное ранее обещание, подвернись ему удобный случай.

Его хроническое мельтешение перед глазами причиняло мне бесконечные неприятности. Я пригрозил шаману жестокой карой, если он осмелится повторить свои попытки, и взял за правило делать вид, будто совсем не замечаю его постоянных козней.

После ещё одной неудачной попытки меня застать врасплох, он от ярости и неудовлетворенной жажды мщения стал демонстрировать в сторону моей хижины, как ритуальные действия, непристойно-сладкие глаза и эротические оскорбительные жесты, которые обычно позволяют себе только неспокойные женщины в недружелюбном кругу. Эта его нимфомания вызвала насмешки над ним даже со стороны соплеменников.

И всё же этот туземец продолжал мне не давать покоя своими проделками. Если мы встречались с ним на одной тропе, он никогда не уступал дороги, даже когда шел налегке, а я нес на спине тяжелую поклажу. Как бы то ни было, постоянные преследования шамана мне надоели, и я старался его избегать. Не желая оказаться по соседству с Ка-ра-и-ба-гой и, чтобы не пересечься с ним, я придерживался проторенных мной троп. Но глупо не столкнуться случайно не в назначенный срок и в неопределенном месте. Он встретился мне в сопровождении спутников там, где от дороги отходила моя тропа. Он остановился, и я услышал:

– Подождите здесь и смотрите, пока я не прикончу этого белого человека.

С этими словами он сложил свою ношу на землю, достал нож и знаками велел мне глядеть вверх. Я понял, что он приказывал в последний раз взглянуть на небо, потому что готовился меня туда отправить. Приближаясь мелкими шажками, Ка-ра-и-ба-га поднял нож над головой, целясь в меня. Какое-то время между нами продолжался безмолвный поединок взглядами и кружениями вокруг. Замерев некоторое время в таком зловещем положении и поняв, что этим меня не запугаешь, он – как воины перед битвой – начал бесноваться, прыгая из стороны в сторону и испуская победные вопли. Так как он при этом продолжал изрыгать проклятья и целиться в меня, я решил действовать на опережение. Да, я понимал, что жизнь мне скупо отпускала средства к существованию, и что сохранить её удастся лишь при крайнем напряжении всех сил. Неожиданный оборот вокруг себя и моя нога, вобравшая в себя полет и энергию пращи, молниеносно сделала то, что никто из присутствующих туземцев толком ничего не понял.

Шамана по воздуху отбросило на несколько метров, а его спутники разом, точно снопы, пали на землю. Ноги их так тряслись, что они, вставая, не могли устоять даже на корточках. Некоторые осмелились взглянуть в мою сторону, поднимая немного голову. Было интересно видеть выражение страха, написанное на их лицах: рты полуоткрыты, языки чуть не выпали, глаза также были расширены более обыкновенного, но ещё никто не мог внятно произнести слова.

– Унеси своё страшное оружие! Не мечи молнии! – повалившись в ноги, стали просить они. Трясущимися руками многие из них делали знаки, чтобы я больше не повторял этого.

Последствия от удара шаман ощущал долго. Лишь к концу следующей недели его сознание прояснилось, а состояние несколько улучшилось. Об этом в деревне только и разговоров было.