Он пытается открыть дверь комнаты, но я стою у него на пути.
– Тейлор, пожалуйста. У меня нет на это времени. Мне надо идти. – Его голос безразличный. Он не смотрит на меня. Наверное, я ждала, что он будет злым, раздраженным. Но это еще хуже.
– Ты задолжал мне объяснение происходящего. Отменять планы на ужин – это одно, но Весенний бал был для меня важен. – Мои глаза жгут слезы. Я с трудом сглатываю. – И теперь ты отшиваешь меня за несколько часов до мероприятия? Это жестоко, даже для тебя.
– Я извинился.
– Меня тошнит от извинений. Мне кажется, что мы расстались, только ты забыл мне рассказать. Черт побери, Кон, если это, – я показываю на нас, – закончилось, то просто скажи мне. Мне кажется, я этого заслуживаю.
Он отворачивается от меня, запуская пальцы в волосы и что-то бормоча себе под нос.
– Что? Расскажи все, – требую я. – Я здесь.
– Это никак с тобой не связано, ясно?
– Тогда почему? Просто скажи, в чем причина. – На меня накатывает отчаяние. Я не понимаю, чего он хочет добиться этими увиливаниями, кроме как свести меня с ума. – Что у тебя такого важного, что ты меня сегодня кидаешь?
– Мне нужно кое-что сделать. – В его голосе слышится негодование. Морщины на его лице углубляются, а в плечах еще никогда на моей памяти не скапливалось столько напряжения. – Я хотел бы этого не делать, но придется.
– Это не ответ! – раздраженно говорю я.
– Другого ты не получишь. – Он проходит мимо меня и тянется за курткой, висящей на кресле. – Мне надо ехать. Ты должна уйти.
Когда он берет куртку, она цепляется за подлокотник и из кармана вываливается белый конверт толщиной с кирпич. Из конверта на пол выпадает несколько пачек двадцатидолларовых купюр.
Мы оба молча таращимся на деньги, пока Конор не поднимает их с пола и не начинает засовывать обратно в конверт.
– Зачем тебе такая сумма? – тихо спрашиваю я.
– Не важно, – бормочет он, запихивая конверт в карман куртки. – Мне надо идти.
– Нет. – Я захлопываю дверь и прижимаюсь к ней. – Никто не станет разгуливать с такой суммой, если только не задумал чего противозаконного! Я не дам тебе уйти, пока ты не расскажешь, что случилось. Если у тебя проблемы, позволь мне тебе помочь.
– Ты не понимаешь, – говорит он. – Пожалуйста, просто уйди с дороги.
– Не могу. Пока ты не скажешь правду.
– Мать твою, – выдавливает он, дергая себя за волосы. – Просто пропусти меня. Я не хочу тебя в это ввязывать, Ти. Почему ты так все усложняешь?
Его маска наконец-то спала. Ушло отчужденное, безразличное лицо, которые он пытался сохранять всю неделю, стараясь изо всех сил спрятать переживания внутри. Все, что я теперь вижу, – это боль, безысходность. Все это снедает его, и он выглядит изможденным.
– Разве ты не понимаешь? – говорю я. – Я о тебе беспокоюсь. Какие еще могут быть причины?
Конор поникает. Он опускается на край своей кровати и роняет голову на руки. Он так долго молчит, что мне кажется, что он сдался.
Но потом он наконец-то заговаривает.
– Это было в прошлом мае, в Калифорнии. Кай пришел ко мне – я его несколько недель не видел – и сказал, что ему нужны деньги. Очень много денег. Он влип в какую-то неприятную историю с наркодилером и должен вернуть ему бабки, или этот парень надерет ему зад. Я сказал ему, что таких денег у меня нет. А он ответил, сама понимаешь: «Попроси у Макса». – Конор поднимает глаза, словно убеждаясь, помню ли я, что он мне рассказывал о своих отношениях с отчимом.
Я медленно киваю.
– Ну, и я сказал: «Нет, я не могу этого сделать». Кай приходит в бешенство, и такой: «Пошел на хрен, я думал, мы друзья», – и всякие такие глупости, но он не давил на меня. Он просто сказал, что найдет другой способ, и ушел. Я тогда подумал, что он преувеличивает по поводу своих проблем, может быть, он просто захотел новый телефон или какую-то ненужную хрень и решил, что я могу просто заявиться в гигантское золотохранилище и взять что угодно.
Конор делает вдох и трет лицо. Словно набирается сил.
– А потом, пару недель спустя, у нас с Максом случилась какая-то дурацкая ссора. Я еще не определился со специальностью, и он лез ко мне, повторяя, что надо решить, что я буду делать со своей жизнью. И конечно же, я воспринял это в штыки, потому что на самом деле он имел в виду, что я неудачник, который никогда не будет ничего из себя представлять, если не станет таким же, как он. Это переросло в знатный скандал, и я разозлился и ушел. В итоге я оказался у Кая, рассказывал ему, что случилось, а он и говорит: «Эй, знаешь, мы можем ему отомстить. Только дай знать».
Я робкими шагами подхожу к кровати и сажусь, выдерживая между нами около метра.
– И что ты сказал?
– Я сказал: «Нахер это все. Давай».
Он качает головой, вздыхая. Я чувствую исходящую от него тревожность, то, как сложно ему во всем этом признаться. Как глубоко ему нужно погружаться внутрь себя, чтобы найти на это силы.