Взаперти

Арестантов полагалось распределять по камерам в соответствии с тяжестью наказания, возрастом и сословной принадлежностью. Но текучка в отделениях – их в замке чаще называли коридорами – не всегда позволяла это делать. Более-менее заедино держались сидельцы с короткими сроками. Среди них было мало рецидивистов, зато много случайных арестантов, от сохи на время; люди охотно работали, осваивали ремесла.

Уменьшение каторжных мест после потери Сахалина усилило приток в отделения уголовных с большими сроками – до шести лет. Возник дикий разрыв: с четырех лет уже начиналась каторга, а невыявленные разбойники отсиживали по шесть лет в арестантских ротах. Именно они захватили там власть. Купив надзирателей, фартовая элита жила припеваючи. Пытаться разрушить смычку «иванов» с тюремной стражей было самонадеянно и весьма опасно…

Глава 12 По лезвию

Прошла первая неделя отсидки, и Лыков начал привыкать. День его складывался по одному и тому же лекалу. Утром Пакора уходил в мастерские. Через час-полтора туда же, не спеша, отправлялся Курган-Губенко. Огарков раньше скучал в одиночестве. Получив соседа, он изменился и теперь с самого утра осаждал сыщика, выпытывая из него новые сюжеты. Так проходило время до обеда.

В двенадцать, практически каждый день, Алексея Николаевича вызывали в контору на свидание. Чаще всего приходила Ольга Дмитриевна и приносила провизию. Надзиратели не смели лезть в ее корзину, и супруг оттаскивал к себе коньяки, ликеры и разные деликатесы. К этому же времени из кухмистерской приносили судки с горячей едой. «Легавая» камера пропахла вкусными ароматами. Особенно радовался Федор и говорил: да я на воле так не питался, как здесь! Даже пристав повеселел и относился к богатому соседу вполне дружески. Атмосфера сделалась уютной, арестанты перестали выяснять друг с другом отношения.

Раз или два появился Азвестопуло. Он сообщал шефу новости. Смотритель ДПЗ был вызван на разговор и сказал, что мог бы развести лжесвидетелей по одиночным камерам. Но ему бы хотелось получить на это согласие от «тюремщиков». Хоть бы от того же Трифонова. Однако пока прокурорский надзор опекает всех пятерых. Лучше выдержать паузу. В феврале бандитов – Кайзерова и Дригу – должны судить. Им светит каторга. Из ДПЗ ребят переведут в пересыльную тюрьму и волей-неволей отделят от остальных.

Воры, Несытов и Бабкин, попадут на скамью к весне. Ясно, что их приговорят к «дядиному дому», и они сядут по соседству с Лыковым, в Третий коридор. Последнего лжесвидетеля, Трунтаева, будут судить несколько позже. Так что Алексею Николаевичу надо просто потерпеть два-три месяца.

Легко сказать – потерпеть… Сыщик взнуздывал сам себя, настраивал на спокойствие и кротость. Но последнее слово никак не прилипало к Лыкову. Внутри кипели обида и злость.

Пришла суббота, следовало идти в баню. Новенький не был там еще ни разу и попросил Федора сопроводить его. Банное отделение располагалось в корпусе вдоль Тюремного переулка, в подвале. Оно состояло из раздевальни, мыльни и парилки. К бане примыкала дезинфекционная камера. Для благородных сидельцев имелась особая комната с ванными, где можно было воспользоваться услугами банщика из арестантов. Сыщик выбрал ванну и пригласил Пакору присоединиться к нему. Но околоточный отказался. Ему казалось удобнее мыться в общем отделении, а не с барами. Лыков никак не мог убедить Федора пользоваться деньгами или привилегиями бывшего статского советника. Тот отвечал: вы меня не приучайте, я свое место знаю…

В результате Алексей Николаевич плескался в ванне и наслаждался одиночеством. Банщика он услал за пивом, вручив ему рубль. Тихо, комфортно, словно ты в дворянских номерах у наследников Воронина, а не в тюрьме.

Согревшись, сыщик вылез и стал обтираться мочальной рукавицей. Вдруг между лопаток у него захолодило. Лыков резко развернулся. Перед ним стоял кудлатый мужик в казенном исподнем, в руке у него было шорное шило. Мужик сильно косил: один его глаз уперся Алексею Николаевичу в грудь, а второй смотрел вбок…

– Ну? – хрипло спросил сыщик. – Ты чего приперся? Зачем тебе в бане шило?

Кудлатый сделал шаг вперед. Лыков тут же принял оборонительную стойку, выставив вперед кулаки. Мужик перевел один глаз на выпуклые бицепсы противника: ясно было, что он впечатлен и не решается напасть первым.

– Брось его и уходи, – приказал сыщик, берясь за тяжелую дубовую ряжку[91]. – Не то убью.

И замахнулся. Этого оказалось достаточно. Незнакомец кинул шило в угол и выбежал прочь.

Алексей Николаевич сел на скамью и медленно унял дыхание. Что это было? Кудлатый на психованного не похож. Привет из татебного отделения? Очень вероятно. А дальше? Не ввалятся ли сейчас трое-четверо глотов, чтобы напасть на безоружного толпой? Лыков хотел подобрать с пола инструмент, но не успел. Вместо глотов явился его банщик с двумя бутылками пива:

– Вот, извольте. Сдачи гривенник. Ой! Тут на полу шило чье-то валяется… Какое большое… Я уходил, его не было.

– Возьми себе, и сдачу тоже.

Парень поднял опасную штуку, рассмотрел ее и засунул в сливную трубу: