Так Бинго потерял возможность стяжать академические лавры. Его друзья сделали все, что могли, для его спасения. Властям указывалось на то обстоятельство, что ректор университета сам был автором «Оценки жизни и творчества Эдгара Аллана По», но власти отвечали, что это обстоятельство не имеет никакого отношения к данному случаю. Приблизительно с этого времени и завязалась интимная связь Бинго с газетами. Они обычно печатали сообщения о его подвигах на первой странице, а однажды ему даже была посвящена передовица.
Кроме обыкновенных катастроф при автомобильных пробегах, потерь и выигрышей на бегах и скачках, неприятности возникали главным образом от его готовности жениться почти на каждой первой встречной. К двадцативосьмилетнему возрасту он приобрел себе такую славу, что все девицы от Бостона до Питтсбурга рассказывали о нем друг другу на сон грядущий, как о сказочном людоеде. Его последняя «история» – не та, которая теперь интересовала репортеров, а та, что произошла перед этим, – отличалась необычайной сложностью в деталях, но в общих чертах представлялась в таком виде: он сделал предложение одной маникюрше и, когда был уже с ней помолвлен, встретил на футбольном матче другую даму, коей так увлекся, что женился на ней в тот же день. Когда это обнаружилось, обманутая девушка подала на него в суд за нарушение обещания, а он стал добиваться аннулирования своего брака с другой дамой, причем адвокат доказывал, что его клиент был пьян, когда ответчица поймала его на удочку.
Во время процесса были зачитаны его письма к девушке-маникюрше. В течение недели, пока длился процесс, нью-йоркские театры дали самый низкий сбор за все время своего существования. Стихотворение, написанное Бинго своей возлюбленной, вошло в репертуар той недели. Вот оно:
В народных клубах и в аристократических домах Нью-Йорка и Уэтчестерского графства все твердили потихоньку друг другу:
всякий раз, как появлялся кто-нибудь из Эллерманов.
Стих:
был включен в классический жаргон во время игры в гольф.
Среди хорошо осведомленных людей не только Нью-Йорка, но и всей великой республики, дружба знаменитого философа Майкла Уэбба с Бинго Эллерманом была предметом едких комментариев. Вообразите себе Герберта Спенсера под ручку с Титтльбэт Титмаузом [
– У Бинго Эллермана есть свои недостатки, – соглашался Майкл Уэбб, – но у кого их нет? У него их очень мало, и никто не должен требовать чего-нибудь большего. Мой анализ показывает, что в нем меньше полупроцента вздора – самый низкий процент, какой мне в ком-либо попадался. Он откровенно безнравственен. Имеется множество безнравственных людей, но они не искренни. Он безнравственен, рад этому, любому в этом признается и предполагает оставаться безнравственным до самой смерти. Цена ему как деловому человеку – грош, и он отнюдь не желает, чтобы на него смотрели, как на кусочек старого чурбана. Он не хочет садиться за конторку в предприятии, хотя бы только для вида. Он нимало не намеревается заняться повседневным трудом. И зачем бы он стал это делать? Что может быть нелепее, чем человек, имеющий дневной доход в тысячу долларов и делающий вид, что лично интересуется делом, в то время, как весь мир наслаждений открыт перед ним? Люди восхищаются упорством в преследовании цели. У него это упорство есть. Он забронирован против всякой критики и твердо держит свой курс, не обращая внимания на просьбы и мольбы. История рассказывает нам, что именно такого рода решительность создавала империю. Так зачем же осуждать ее в Бинго Эллермане? Ему сопутствует успех с самого дня его рождения. Как мало людей, даже самых способных, зарабатывает тридцать тысяч долларов в год. А он получает в десять раз больше, не ударяя пальцем о палец. Если это не успех, то не знаю, что вы разумеете под этим словом!
– Но, внемлите голосу рассудка, – Майкл, – уговаривал я. – Его деньги были ему оставлены в наследство. Это – не настоящий успех, не результат дарования и тяжелого труда. Вот его отец – это очень крупный деловой человек. Он сам создал свое состояние. Но Ричард-младший ничего не создал; другие создали для него.
Майкл не соглашался со мной.