Взгляд со стороны

И только четыре широких канала, пульсирующих у самого основания мощного черепа Могущественного, прикрытые сзади широкими келемитовыми пластинами шейных позвонков и питающие самое ценное, что есть у всякого мыслящего существа, сводили практически в одну точку всю его хорошо рассредоточенную сеть кровотока. Могущественный даже не представлял, насколько он близок к истине. Единственный шанс, единственный из тысячи невозможных, который он действительно предоставил Хоаххину, мог быть только очень и очень простым в своей реализации.

Хоаххин, готовясь к отчаянному прыжку в сверхскоростной режим, поджав под себя ноги и низко склонив голову, «упал на колени» перед своим господином. Это движение было таким естественным, а поза такой своевременной, что Несущий Весть не смог удержаться от ответного жеста и торжественно коснулся кончиком правого крыла головы вновь обретенного ученика. Вот она, долгожданная опора. Липкое, густое и приторное пространство мешает быстрому движению бойца, который готов нанести единственный возможный удар. И лишь судьба, надежда и вера в точность холодного расчета стоят за его спиной в этот момент. Опершись на протянутую конечность и выбросив тело вперед, второй рукой выдирая нижнюю челюсть из черепных пазух, сжав ее, словно ручку чайника, последним движением порвав кулаком небо, одновременно сжимаем все четыре канала и, вывернув кулак, острой кромкой ладони рассекаем их, выдергивая остатки наружу через исковерканный рот. Когтистые крылья врага, словно тисками сжимая скользкое, с ног до головы покрытое черной жидкостью тело убийцы, с хрустом отдирают его от себя, а келемитовые когти вонзаются в плечо, так и не успев завершить этот удар и разорвать в клочья руку, которая осмелилась прервать жизнь Несущего.

* * *

Устанавливающий уже больше двух часов неподвижно стоял перед Стеной Скорби, перебирая в памяти, словно драгоценные песчинки, начертанные на ней имена. Каждое из них было страницей истории величайших свершений. Перелистывая эти страницы, достойнейший представитель Фиолетовой трапеции отдавал дань памяти своим собратьям, канувшим в бездну безвременья. Он лучше многих осознавал, что дань памяти – это не просто почетный ритуал, а нечто гораздо большее. Дань памяти – это повод измениться тем, у кого осталась возможность это сделать. Парадокс или софистика, ибо зачем изменять совершенное? А совершенен ли не желающий измениться? Когда древние поколения высекали на камне первые имена, казалось, что эта стена никогда не будет полностью заполнена, и непревзойденный мастер, сохраняя законы симметрии, старался размещать буквы ближе к ее центру. Но он оказался неправ. Как все изменилось за краткий миг, прошедший после большой аалы, на которой все четыре трапеции собрали тысячи своих представителей. Стена была испещрена именами, и последним из них было начертано имя его друга Несущего.

Созыв Малой Аалы Фиолетовой трапеции, раз уж невозможно было созвать большую, стоил тех усилий, которые пришлось приложить, убеждая мудрых в ее необходимости. Казавшийся еще совсем недавно таким незыблемым и неизменным мир менялся быстрее, чем его сподвижники успевали корректировать линии прогнозов этих изменений. Новые тенденции, которые еще недавно даже не стоили того времени, которое нужно было потратить на их обсуждение, все чаще и настойчивее стучались в двери этой реальности. Несущий это понимал. Понимал, но не принимал. Несущий готовился к серьезной битве за право Могущественных оставаться в этом мире единственными обладателями истины замысла Творца, он не хотел делиться этим правом больше ни с кем. В чем он ошибся? Может быть, в том, что не захотел доверить даже толику этой большой работы своим братьям? Может быть, в том, что недооценил хитрость и коварство своего никчемного, в сущности, противника? Чтецы не были такой уж редкостью и представляли не столько опасность, сколько интерес в качестве огромного запаса той информации, которая скапливалась в одной особи. Единственным нюансом было то, что Чтец появился в среде людей, этого камня преткновения, хоть и выведенного «Предписаниями» за пределы сферы интересов его трапеции, но от этого не ставшего менее привлекательным объектом приложения усилий. Устанавливающий без колебаний предложил использовать пленника в том качестве, которое считал наиболее прагматичным. Эта особь в объятиях Проникающего могла ответить на много важных вопросов. Несущий не согласился. Он не хотел отдавать этого жирного червяка и поплатился за это своей жизнью. Разве стоила его жизнь этой неуместной возни с «дикими» и в придачу двадцати потерянных лет? В другое время Устанавливающий сам бы посмеялся над своим вопросом – двадцать лет, краткий миг. Но может быть, именно наше небрежение этим, казалось бы, безграничным ресурсом и не дает теперь возможности полностью оценить нависающую над цивилизацией угрозу?