«А, иде я табе другое – то найду, другое – то занято опарой для хлебов. Ни чаво – не развалисси натаскаешь одним, али у дружка сваво – Вадьки спроси, у них этого добра много».
Дал Сашке чистое ведро и, взяв с вечера заготовленные удилища и наживку (навозных червей и распаренную кукурузу), пошёл к дому, Сашка с завистью в голосе спросил: – «Чё, рыбалить сбираесси?» Я кивнул ему головой и предложил пойти на рыбалку вместе. Он огорчённо сказал:
– «Да, пойдёшь тут! Отец на косьбу свежей травы на Бухарску наладился и меня берёт с Пашкой (младшим братом). Ладно, до вечера, потом про рыбалку расскажешь». Оставляю удочки у крыльца и захожу в кухню, где мама должна накормить меня завтраком, но время поджимает – и я говорю: – «Мам, – опаздываю, заверни мне завтрак в бумагу – на берегу поем! А в термос я сам чай заварю». Собравшись, беру сумку с завтраком, китайский литровый термос с чаем и удочки с мешочком червей и распаренной кукурузы и быстро бегу на берег Урала к пристани, где под ярами выше по течению от строившегося моста есть глубокая яма, в которой всегда есть крупные сазаны, судаки, лещи и сомы. Проходя мимо стоянки перевозчиков, здороваюсь дежурившим с ночи перевозчиком – дядей Ваней Бегунком, он ждёт женщин, чтобы перевезти их через Урал на утреннюю дойку коров.
– «Николавна – то (моя мама), сбирается на дойку – то, а то бы нь (как бы не) ждать её понапрасну?» – спрашивает меня Бегунок.
– «А то! (а как же)» – отвечаю я тоже на – казацкий манер.
Следует отметить: – ни в одном казачьем войске России не наблюдалось такого резкого отличия от русской разговорной речи, как в территориальном диалекте яицких (уральских) казаков. Этому способствовали те же причины (особенно – староверие), которые ограждали их быт от влияния внешних факторов. И я сначала жизни в Уральске даже не понимал говора своих сверстников, особенно из семей коренных уральских казаков. Но вернёмся на берег.
Пройдя по узкой тропинке под яром, я устроился на месте, которое прикормил вчера распаренной пшеницей и забрасываю две донки, удилища, которых воткнул в глину берега, следя за тем, чтобы леска донки была натянутой. Успел, кроваво красный диск солнца только начал появляться из – за горизонта. В это время у будары Бегунка собрались женщины, которые переправляясь на Бухарскую сторону Урала, будут доить своих коров, среди которых была и моя мама. Когда будара заполнилась людьми, Бегунок сказал:
– «Ну, хто не успел, тот – опоздал! С Богом!» и, оттолкнув будару, через борт сел за вёсла. Чтобы будару не снесло течением, и причалить к тому берегу – напротив, где их ждало стадо, он вдоль берега должен был подняться против течения метров на 30 – 50. Будара поравнялась с местом, где я рыбачил и тут у меня одно удилище, дрогнуло от сильной поклёвки и, когда оно согнулось от тяжести рыбы я подсёк. На крючке явно сидела крупная рыба, и я начал её вываживать, гася сильные рывки вязовым гибким удилищем. Бегунок, заинтересовавшись этим процессом, перестал грести, и будара оставалась на месте, до неё было всего метров 10 – 15. Вот, наконец, на поверхности появилась темная спина сома, и я стал его подтягивать к берегу. Выволакивая его на берег, я допустил роковую ошибку – бросил леску и стал его ловить руками, когда его хвост ещё был в воде. Не успел я схватить его пальцами за жабры, как он рывком выскользнул у меня из рук и, сорвавшись с крючка, блеснув белым толстым животом, скрылся в глубине. Всё это видели сидящие в бударе и громко ахнули, когда сом (килограмм на пять) сорвался и уплыл в глубину. А я сидел на берегу и закрыл лицо липкими от сомовьей слизи ладонями, переживая случившееся. Дядя Ваня Бегунок, сидевший на вёслах, увидев мою оплошность, громко сказал:
– «Не тужи пацан, эта тварь того не стоит, – пакость, а не рыба»– уральские казаки считают сома «поганой рыбой» и не едят его. Но это меня не утешило, мама из сома пекла вкусные пироги. Наживил крючок новой порцией червей и снова забросил донку (на каждой донке было по два поводка с крючками, на один насаживался пучок червей, а на другой зёрна распаренной кукурузы).