Взгляд змия

Не утешай меня, отец, я не унываю. Это лицо мое морщится и слезятся глаза. Но не я. Я и не думаю плакать. Потому и утешать не стоит. Утешать надо плачущего, того, кто вот-вот зарыдает. Я не такой.

– Зато я такой, Мейжис. На тебя глядя, я и сам, гляди, расплачусь. Если б ты не лил столько слез, мне бы подобная мысль и в голову не пришла.

Добре, отец. Я постараюсь успокоиться. Не хочу причинить тебе боль. Только не думай, что слезы у меня бегут, потому что я боюсь смерти или себя жалею. Я тебе так скажу: был у меня один знакомый, упокой, Господи, его душу. Однажды он мне сказал вот что: хотел бы я, слышь, взять ружье с хорошим прицелом, сесть на самой высокой колокольне и расстрелять по одному всех людей на свете, от мала до велика, истребил бы я весь род людской. Так и сказал. Погоди, бать, рано еще креститься, я еще не кончил. Оттого-то и точит меня слеза, что не могу я сделать того же.

– Грех ведь это, Мейжис.

Да, отец. Слово Божие: «Не убий». Но сейчас я жалею, что не посвятил этому делу всего себя. Если бы нам удалось выбраться из каменного мешка, в котором гнием, я бы больше ничего не делал, только скупал бы патроны. Как тебе кажется, много их надо? Долго бы мне пришлось сидеть на этой башне?

– Побойся Бога, Мейжис. И малых дитяток? И немощных старцев?

Всех, батюшка. Ты не думай, это я не из мести. Просто – хоть одно хорошее дело сделал бы за свою жизнь.

Погоди чуток. Я сейчас успокоюсь, и мы поговорим о чем-нибудь повеселее. Наверное, ты знаешь какие-нибудь озорные истории. Знаешь, знаешь. Где тебе не знать, старой шельме. Я тоже слышал несколько. Покалякаем, посмеемся, вот увидишь, ночь пролетит, как и не бывало. Повесят нас, наверное, на рассвете, верно? Ну, неважно. Когда захотят, тогда и повесят. Времени у нас хоть отбавляй. Улыбайся, батюшка.

Вот и все. Мои глаза сухи, как выцветшая на солнце осока. Ни следа влаги, даже моргать трудно. А лицо ясное, как у девочки пасхальным утром, правда? О чем будем говорить? Кто начнет? Может, ты, батя? Говоришь, мне начинать? Ничего смешного в голову не приходит, прямо срам какой-то. Ничегошеньки-то я смешного не помню. А может, рассказать тебе, как все случилось? А? Наверняка ты сгораешь от любопытства, только прикидываешься, что тебе это безразлично. На самом деле неинтересно?

– Не хочешь – не рассказывай, Мейжис. Не трави себе душу. Но если расскажешь, выслушаю тебя.

Да я ж понимаю. Прекрасно все понимаю. Только лучше было бы, если б ничего не понимал, как те детки, что некрещеными идут прямиком на небо. Опять ты крестишься. Может, я что-то не так сказал? Не идут на небо? Какая разница. Лучше посоветуй, с чего начать, если хочешь все обо мне услышать. Рассказ мой будет долог.

– Начни с себя, сынок. С тобой случилось, с себя и начни. Мы ведь совсем незнакомы. В первый раз увиделись. И в последний, да будет земля тебе пухом. Вижу я, ты хороший мальчик. Сердце у меня разрывается, как подумаю, что сегодня месяц для тебя взошел в последний раз. Для последнего из Мейжисов. Если начнешь рассказ с себя, мне легче будет понять, как ты здесь очутился.

Зря ты думаешь, что я хороший, отец. Если бы я начал сожалеть о том, что натворил, и за каждое свое недоброе дело каялся по минуте, не хватило б и целой недели. Ты не смотри, что я молод. Коль ты шустр и не ленишься, за год можешь натворить столько, сколько иной за двадцать лет не наделает. Глянь, кто-то седеет понемножку, на всю жизнь хватает. А другой поседеет за ночь, как клен у твоего дома порой за ночь красит все листья в лимонный и алый, став сияющим облаком, или совсем облетает, раздарив всю листву, а ты пробуждаешься утром и не можешь поверить своим глазам.

– Откуда ты знаешь, Мейжис, про клен у моего дома? Тебе кто-то о нем рассказывал?

Не прерывай меня без нужды, бать. Дай выговориться. В жизни не слыхал ни о каком дереве у тебя под окнами. Просто так сказал, для сравнения.

Начать с себя? Я, батюшка ты мой, лишь отрыжка всех своих праотцов. Видать, не больно-то там всего было, если все уместилось во мне одном. С них и надо бы начать, но… Хочешь – расскажу, как я познакомился со своей бабушкой? Не усмехайся, ладно? Можешь назвать это иначе. Она – первый человек, которого я помню. А может, не стоит ничего рассказывать? Пустая трата времени. Ни лучше, ни хуже от этого не станет, кому это нужно. Нечем будет заняться? Ну, могли бы станцевать. Ты пой, а я спляшу. Твое пение будет мне музыкой, батя. Ты будешь мне шарманкой скрипучей, или скрипочкой, гармошкой, или всеми ими вместе. Сможешь хлопками такт отбивать, и тогда надо добавить, что ты будешь и моим большим барабаном. Я буду твоим танцором, плясуном тебе буду. Как тебе такая балалайка?