Взгляните на картины

Скрупулезно выстраивая композицию при создании каждого нового полотна, Вермеер, несомненно, думал еще и о том, как придать «обычной» сцене из повседневной жизни аллегорическое звучание. Чаще всего он ограничивался ненавязчивыми намеками, вводя малозаметные символические детали или помещая на заднем плане картину с «говорящим» сюжетом. «Мастерская художника» является исключением в том смысле, что центральной темой произведения служит собственно аллегория, точнее – процесс создания ее художественного образа. Позирующая девушка призвана олицетворять Славу, и именно ее фигуру пишет сидящий за мольбертом художник. Он уже начал работу: на холсте появился лавровый венок, украшающий голову модели. Роль богини досталась очень смирной и застенчивой на вид особе. Ничто, кажется, не способно нарушить умиротворенность ее аккуратного личика. Невозможно даже представить, что это хрупкое создание приложит к губам трубу и, надув щеки, заиграет. Выбор модели говорит сам за себя, подтверждая справедливость мнения о замкнутой натуре Вермеера и его любви к тишине. Чуть ли не единственным дошедшим до нас историческим свидетельством, характеризующим, пусть и косвенно, нрав художника, является дневниковая запись, сделанная в 1663 году французским дипломатом Бальтазаром де Монкони: «В Дельфте я видел живописца Вермеера, который не имел ни одной своей работы; зато одну из них мне показали у местного булочника, заплатившего за нее 600 ливров, хотя она изображала лишь одну фигуру – ценою, на мой взгляд, не более чем в шесть пистолей»[41]. Это к вопросу о славе. Уже в 1663 году Вермеер был настолько знаменит, что упомянутый ценитель искусства не пожалел времени и проделал долгий путь специально ради встречи с маэстро. Но художнику якобы нечего было предъявить почтенному гостю! Я говорю «якобы», поскольку не допускаю и мысли, что у него в самом деле не нашлось ни одной непроданной работы. Как раз наоборот: судя по имеющимся сведениям, он вообще никогда не расставался со своими полотнами. В описи имущества, составленной после его смерти, ранние вещи числятся наряду с произведениями позднего периода. (Что же до булочника, то он получил картину в качестве залога – в счет платы за жилье.) Торговля произведениями искусства приносила Вермееру достаточный доход, чтобы содержать семью с многочисленным потомством и спокойно заниматься творчеством в тишине мастерской. Никто из великих живописцев не ценил роскошь уединения так, как он.

Уччелло. Битва при Сан-Романо. Ок. 1438. Деталь

Представленный на венской картине художник повернут к нам спиной, так что лица героя мы, разумеется, не видим. Даже форма головы скрыта от зрителя копной длинных волос. Загадкой остается и другое: вправе ли мы считать это изображение автопортретом. А что, если попытаться найти подсказку в костюме? Есть шанс, что наш таинственный гений в кои-то веки себя выдал: черно-белый дублет с разрезами и лентами подозрительно напоминает наряд молодого человека, изображенного в левой части «Сводни» из дрезденского собрания – картины, написанной Вермеером как минимум десятью годами раньше. Вот только облик ухмыляющегося повесы никак не вяжется с нашим представлением о великом мастере, возвышенном и непогрешимом. Быть может, Вермеер только однажды выпустил своего черта из табакерки, после чего счел за лучшее запрятать его подальше, раз и навсегда подавив в себе «неправильные» импульсы? Этим можно было бы объяснить тяжеловатую невротическую напряженность в позе художника, скрючившегося перед мольбертом, как огромное насекомое. Впрочем, насекомые (равно как и параноидальные состояния) – это, скорее, по части Сальвадора Дали. Разного рода членистоногие стали излюбленным предметом его фантасмагорических опусов – почти как персонажи «Анжелюса» Милле, которых он тоже умудрялся интерпретировать во фрейдистском духе.

Вермеер. Сводня. 1656