Взгляните на картины

А вот возле картины из Музея Виктории и Альберта мне не хочется останавливаться на деталях, меня увлекает поток страсти и энергии целого. Художник работал вольготными взмахами шпателя, в результате поверхность кажется живой, а если посмотреть вблизи, превращение зримой вещи в краску выглядит столь же необъяснимым, как у позднего Сезанна. «Слово „писать“ имеет для меня то же значение, что и „чувствовать“», – говорил Констебл. Нет никаких сомнений в том, какой вариант «Прыжка лошади» непосредственнее отображает его чувства, именно поэтому предметом моей статьи и станет «набросок» из Музея Виктории и Альберта, хотя конечный вариант и выглядит более весомым и простроенным.

Раз уж Констеблу так важно было выражение чувств – а он снова и снова упоминает об этом в своих письмах, – зачем ему понадобилось писать более сдержанные варианты всех своих великих пейзажей? Полагаю, что такая ситуация сложилась едва ли не по случайности. Когда, потратив почти полжизни на картины небольшого размера, художник оказался перед первым большим холстом, его, видимо, озадачил вопрос: как в картине, которая будет медленно прорабатываться в мастерской, сохранить прежнюю интенсивность отклика на состояние природы? Инстинктивно, едва ли не в целях самозащиты, он выработал процедуру создания полномасштабных эскизов. Ему и в голову не приходило, что эскиз сам по себе станет картиной, тогда как более ранние «первые варианты», даже первые варианты «Воза сена», будут все же считать подготовительными набросками. Но уже в «Баржах на реке Стур» (1822) первый же вариант будет содержать все, что Констебл имеет сказать, а к «Прыжку лошади» (1824) слово «эскиз» неприменимо вовсе. Передний план, который в «Возе сена» оставлен смутным, здесь проработан даже слишком четко для наших современных представлений, и каждый квадратный сантиметр полотна покрыт намеренно густо наложенной краской.

Констебл. Эскиз к «Прыжку лошади». Деталь с изображением баржи

Впрочем, к этому моменту Констебл уже решил для себя, что необходим еще один вариант; с материальной точки зрения так оно и было. Некоторая небрежность исполнения картин, которые он выставлял, вызывала всеобщие нарекания, и даже друзья просили его серьезнее относиться к доработке. Кроме того, их смущала ожесточенная выразительность его живописи. Уже в 1811 году дядя писал ему: «Твоим пейзажам недостает жизнерадостности. Они окутаны мрачной тьмой». До определенной степени мысль эта оказалась Констеблу созвучна. Он, безусловно, восхищался всем тем, что есть в природе благожелательного, и пытался передать эту благожелательность как можно реалистичнее, даже если это означало преобразовывать бурную цветовую гамму и буйные взмахи шпателя ранних версий, зафиксировавших первое впечатление, в умиротворенную зелень и грациозные мазки кисти.

Теперь-то нам понятно, что на деле существовало два Констебла: жизнерадостный английский селянин, картины которого использовались в качестве вывесок для пивоварен и страховых компаний, и самолюбивый ранимый меланхолик, способный терпеть общество лишь деревьев и детей. В ранние годы мы не видим ничего, что предвещало бы появление второго Констебла. Он родился в 1776 году в семье зажиточного мельника, вырос в большом доме из красного кирпича – из тех, жить в которых теперь уже никому не по средствам. В молодости он пользовался полной свободой гулять по полям, купаться в Стуре и спать в тени стогов, и впоследствии он напишет: «Эти сцены и сделали меня художником (за что я благодарен)».

Карьеру он начинать не спешил так долго, что недотянул в этом смысле разве что до Бабушки Мозес[46]. Первая его работа была выставлена в Академии в 1802 году. То был вид Дедема, небольшой, застенчивый, обезличенный, – естественным образом, он не вызвал никаких откликов. В том же году Тёрнер получил звание полного академика. Следующие двенадцать лет Констебл едва-едва сводил концы с концами – писал и даже копировал портреты. Нет решительно ничего общего между его маленькими эскизами маслом, совершенно гениальными, и готовыми картинами, скучными и бездушными. Десять лет длился его бессчастный роман с дамой, которая, возможно, стала героиней «Мэнсфилд-парка»[47]. В 1816 году они поженились.

Констебл. Деревья близ церкви в Хэмпстеде. 1821