Взятие Вудстока

Макс, поняв куда ветер дует, снова позвонил мне и поднял цену до пятидесяти тысяч. Кроме того, он поставил новые условия: гарантированную уборку территории, обеспечение необходимой медицинской помощи и страховки. В 1969-м году пятьдесят тысяч долларов равнялись нынешним пятистам.

От страха и горя я едва не лишился чувств, поскольку не сомневался, что все потеряно. Проклятие Тейхбергов привело меня на самый край пропасти и намеревалось вот-вот столкнуть в нее. Впрочем, когда я сообщил Майку о последних требованиях Макса, то услышал в ответ: «Да, да и да. Что ты так волнуешься? Перестань, малыш. Он получит, все, что хочет. Нет проблем. Мы с этим справимся».

И он с этим справился. В тот день я в страхе и благоговении наблюдал за тем, как Майк с Максом достигают окончательной договоренности и подписывают документ, в котором говорилось, что Вудстокский фестиваль музыки и искусства будет проведен на ферме Макса Ясгура. Человека, который вел дела так, как Майкл Ланг, я никогда больше не встречал. Мне приходилось заниматься маркетингом и потому я могу сказать: большие люди в дорогих костюмах, ворочавшие большими деньгами в больших магазинах наподобие «Мейси» и «Блумингдейла», выглядели рядом с Майком Лангом, как бледные тени рядом с ярко-красной неоновой вывеской. Он точно знал все цифры, знал, какие требования он может удовлетворить и на какие условия пойти не может. И при этом никогда не выглядел нетерпеливым, вынужденным торопиться – только клевым. Когда Макс и Майк пожали друг другу руки, мне захотелось расцеловать обоих – из благодарности, конечно, но и от огромного облегчения.

В тот вечер в газетах, в радио и телевизионных программах новостей появилось сообщение. Официальное: Вудстокский фестиваль музыки и искусства переносится из Уоллкилла в Бетел. Шоу будет продолжено, проклятие Тейхбергов снято.

  7. Мир, сотворенный заново

На следующее утро, шестнадцатого июля, я поехал в Бетел, в закусочную «Аптека Ньюмана», чтобы съесть мой любимый завтрак: яичный салат и бекон на тостах. Еще не до конца пришедший в себя после вчерашних событий, я заказал сэндвич и взял местные газеты, почти не сознавая того, что происходит вокруг, – пока не заметил, что все посетители аптеки не сводят с меня глаз и на лицах многих из них написано возмущение.

Переведя взгляд с этих лиц на газету, я увидел занимавшее целую страницу объявление: «Чтобы дать вам три дня мира и музыки, мы покидаем Уоллкилл и перебираемся в Уайт-Лейк, штат Нью-Йорк». Далее разъяснялось, что политические разногласия вынудили перенести фестиваль в Уайт-Лейк, где имеется в два раза больше свободного места, а это означает, что присутствовать на фестивале сможет даже большее число людей. Завершалось все фразой: «Увидимся в Уайт-Лейке на первой “Выставке эры Водолея”…» – так поначалу назывался фестиваль – «…15, 16 и 17 августа».

Руки у меня задрожали. Я поднял глаза на людей, набившихся в закусочную, и какой-то мужчина, точно он только этого и ждал, гневно заорал:

– Это твоих рук дело, Тейхберг! Кому здесь нужны гребанные наркоманы и извращенцы? Ну так мы тебе покажем! Будь спокоен, скоро от твоего отеля ни хрена не останется!

И сразу же в закусочной поднялся шум и крик. На меня дождем посыпались гневные проклятия и угрозы. Впрочем, небольшое число людей пыталось меня защитить. Несколько, готов признать это, испуганный, я снова уткнулся в газету, почти отключившись от стоявшего вокруг шума и гама, и вдруг сообразил, что заварил самую большую в моей жизни кашу, а все прочее – включая и эту истерическую толпу – просто хор из античной трагедии.

И когда я понял это, на меня снизошло подобие нирваны. Не ощущая и тени страха, я заплатил за сэндвич и направился к «бьюику», а толпа хулителей и защитников двинулась, окружив меня, как если бы я был оком некоего тайфуна, следом. Одни жалобно стенали, другие грозились меня убить.

– Еврейский выродок! Думаешь, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как ты губишь наш город? Мы выставим отсюда и тебя, и твоих грязных хиппи еще до того, как это случится.

Впрочем, воплощением дьявола я представлялся не всем. Бок о бок со мной шла Эстер Миллер, женщина семидесяти – а может, и девяноста, я никогда не мог сказать точно, – лет. Беловолосая и морщинистая, Эстер владела стоявшим на городской площади отелем-развалюхой в тридцать комнат, из которых ей каждый сезон удавалось сдавать лишь три-четыре. Теперь она взяла меня за руку, а после и обняла:

– Сегодня утром, Эллиот, у меня разобрали вперед все комнаты. Спасибо. Это твоя заслуга. – Сказав это, она повернулась к толпе и закричала. – По-вашему, он губит город? Да Эллиот просто спас нас всех, идиоты!

А следом и Эл Хикс, владелец местного бакалейного магазина, пожал мне руку, сказав:

– Это первая удача, какая выпала нам за пятьдесят лет.

Впрочем, на хулителей моих все это большого впечатления не произвело.