Когда меня перевязали и накачали обезболивающим, мы спустились по лестнице (кошки, черная и пестрая, так и норовили броситься нам под ноги) и вышли на задний двор посмотреть, как идут раскопки. Фрэнк Ода со стаканом чая облокотился на валун; мы, три женщины, стояли на террасе с задней стороны дома и смотрели поверх перил. Тристан уже раскопал слой ракушек, который я в этот раз насыпала под бадейку… а ее все не было.
И тут мне показалось, что от усталости, а может, от обезболивающих, у меня плывет перед глазами: Тристан слегка колыхался, словно я смотрю через столб нагретого воздуха над барбекюшницей.
– Видите? – Эржебет с довольным видом указала на Тристана. – Дело идет.
– Он… колеблется? – спросила я.
– Он
– Что-то определенно колеблется, – решительно заметила Ребекка.
Тристан бросил копать и оперся на лопату, дыша тяжелее, чем вчера, хотя земля была рыхлее, а яма – меньше (правда, сегодня он копал ее в одиночку).
– Мэм, можно попросить у вас глазные капли? – обратился он к Ребекке. – Мне что-то попало в глаз.
– Ничего туда не попало, – отрезала Эржебет. – Это просто мигание.
Детский восторг на мгновение прогнал мою усталость.
– Мерцание? – переспросила я. Из-за акцента ее слова не всегда можно было разобрать. – Как… в мультфильмах, когда происходит волшебство?
Эржебет пожала плечами:
– Я понятия не имею, что бывает у вас в мультфильмах. Мы называли это
– А что это такое, если точно? – спросил Тристан. – Что происходит?
– Это потому что здесь… – Эржебет шумно вздохнула, как будто мы замучили ее своими вопросами. – Когда магия существовала, это было общеизвестно и не нуждалось в объяснении. Вы же не объясняете, почему потеете, когда жарко, или почему вам для дыхания нужен воздух. Но я попробую. – Она поставила локоть на перила, уперлась подбородком в тыльную сторону ладони и оттопырила губки: Лорен Бэколл изображает роденовского «Мыслителя». – Здесь мы пытаемся кое-что изменить. Когда никакого волшебства не происходит, все выглядит как обычно. Но когда творится волшебство,
Я услышала свой стон прежде, чем нашла в себе силы его сдержать. Еще семь дней терпеть масляные взгляды бочара. Копать неудобной лопатой плотную землю. Падая от усталости, тащиться по жаре к Грязной Речке.
– И это обязательно должна быть я, да? Нельзя заменить меня на Тристана, потому что это значило бы обнулить счетчик?
Эржебет кивнула.
– В следующий ВиМН отправлюсь я, – сказал Тристан. – Честное скаутское.
– А что, если в нем понадобится разговорный шумерский? – спросила я.
Мы подождали пару дней, чтобы нога зажила, потом Эржебет отправила меня в прошлое.
А затем она отправила меня туда снова. И снова, и снова, и снова.
Казалось, я обитаю в странной вселенной на пересечении «Дня сурка» и компьютерной игры. Я знала, как «пройти уровень»… и делала это с каждым разом все лучше, что, впрочем не избавляло от необходимости назавтра повторить всю последовательность от начала до конца.
Разумеется, каждый раз что-то немного отличалось. Ибо в этом-то и состояла суть того, что Эржебет называла Нитями. Ни один вариант прошлого не был точным клоном другого. Скорее я наблюдала семейство похожих между собой прошлых, и какой окажется общая фигура, зависело от мелких обстоятельств. В следующий мой визит дом ведьмы стоял ближе к реке, но этим расхождения и ограничивались. А вот на четвертый раз Дядюшка Григгз оказался слепым, и воловьей упряжкой правил его сын (как старший дееспособный мужчина в семье он в этой версии не стрелял из лука по кроликам). В пятый на меня вместо старшего паромщика пялился младший. В этой Нити у матушки Фитч был только сын, однако она пообещала рассказать обо мне другим ведьмам, если сумеет их разыскать в таком обществе. В шестой раз печатник Стивен Дэй был пьян, и я, выходя из лавки, слышала, как он заплетающимся языком говорит Иезекии Ашеру: «Не пойму отчего, но эта девушка кажется мне