Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Появление в Петербурге этого самородка, похожего на управляющего банкирской конторой из южного торгового города, стало целым событием[25]. На постах, связанных с железной дорогой, он выглядел вполне органично, но не во главе финансового ведомства. Бросалось в глаза его слабое знакомство с модернизационными планами, намеченными ранее Бунге. К примеру, он в чисто славянофильском духе выступал страстным поборником общины, не видя в ней главной причины сельскохозяйственной отсталости: да, община стесняет некоторых исключительно предприимчивых лиц, но она «вовсе не предназначена служить ареной для инициативы и экспериментов людей исключительных» — за ней великая охранительная и дисциплинирующая сила»[26]. Ещё более примечательно отношение Витте к введению денежного обращения на основе золота: он не был сторонником золотой валюты и предпочитал использовать бумажную инфляцию, чтобы иметь под рукой материал для кредитования предприятий. В первые два года его управления Минфином задуманная предшественниками денежная реформа оказалась фактически свёрнута. В итоге обозначилась развилка: либо выпустить золото в обращение через открытие размена, либо оставить всякую мысль о реформе, обратившись к выпуску кредитных билетов[27].

Причём выбор этот имел не только финансовый смысл: фактически речь шла о том, какие предпринимательские группы станут опорными для экономического роста. Витте не скрывал симпатий к купеческой буржуазии — принципиальной противнице золотого обращения. Правительственные же финансово-экономические круги, продвигавшие денежную реформу, видели перспективу в широком привлечении в страну иностранных инвестиций, для чего и был необходим золотой стандарт. Развязка последовала только весной 1895 года, когда Витте всё-таки проникся идеями Бунге, в своё время начинавшего готовить денежную реформу. Тогда же министр меняет и точку зрения на общину, ратуя теперь за её ликвидацию. Спустя годы в ходе заседаний Особого совещания по нуждам сельскохозяйственной промышленности Витте не без иронии указывали, с какой энергией осенью 1893 года он бился в Госсовете за закон «О неотчуждаемости крестьянских земельных наделов», фактически консервировавшего общинные порядки[28]. После такого напоминания Витте признавался, что переосмыслил свою приверженность к общине после консультаций с Бунге[29]. То есть только пройдя ряд идейных метаморфоз, Витте утрачивает налёт славянофильства и решительно вживается в образ государственного деятеля иного типа.

Содержательную уязвимость Витте с лихвой компенсировал решимостью окунаться с головой в дела, а «его непосредственность и отсутствие царедворческих привычек» импонировало Александру III, который видел в этом «внешнее проявление прямоты и искренности»[30]. В деловой хватке чиновника государь смог воочию убедиться в ходе конфликта Минфина с Министерством путей сообщения по поводу строительства железнодорожной ветки Рязань — Казань. На совещание у императора глава финансового ведомства Вышнеградский взял Витте, который помог буквально «размазать» оппонентов[31]. Когда Александр III решил отставить главу МПС А.Я. Гюббенета, то после просмотра ряда кандидатов, изъявивших желание видеть на месте товарища министра именно Витте, он, ни с кем не посоветовавшись, сделал последнего управляющим Министерством путей сообщения[32]. Вышнеградский в душе остался этим крайне недоволен[33]. Кадровое решение императора стало неожиданным ещё и потому, что в МПС Витте ненавидели, а взаимные оскорбления едва не довели его и Гюббенета до дуэли, о чём судачил весь Петербург[34]. Однако это нисколько не помешало Александру III уже в конце 1892 года переместить своего протеже ещё выше — в кресло министра финансов. Причём Вышнеградский, из-за болезни вынужденный покинуть этот пост, уже прямо говорил императору о нецелесообразности такого назначения. Он даже предлагал выделить из Минфина вопросы торговли, таможни, передав их в ведение МПС, т. е. под Витте, а финансы поручить кому-то более подготовленному, но Александр III остался непреклонен[35].