Взлетная полоса

Рисковать я не захотел. Сам-то и доставлю скорей.

Утром взял письмо в школу и, едва кончились уроки, побежал к нашему двору. Место выбрал удобное — была далеко видна дорога к шестой школе. И стал ждать.

Надю увидел еще издали. Она шла с какой-то девочкой. А рядом с ними — вот тебе и раз — Валька Капустин! Ему-то чего надо? Я так разволновался, что едва не забыл о письме. Через минуту, быстро войдя в подъезд, отыскал в коллективном почтовом ящике ячейку с номером «52» и опустил в железную щель конверт. На это ушло не больше минуты. Значит, две всего. Немного. И все же я испугался: вдруг заметят, когда буду выходить? Да еще и Валька, там… С бьющимся от волнения сердцем я стал подниматься по лестнице. Вот и третий этаж, дверь ее квартиры. Обычная дверь. Ручка с подтеком коричневой краски. Кнопка звонка. Телефонного шнура не видно. Я двинулся дальше. На площадке четвертого этажа остановился…

Внизу хлопнула дверь. Шаги. Потом металлическое звяканье. И… долгая тишина. Наверно, разглядывает конверт. Удивляется. А если уже читает?.. Нет, зашагала по лестнице. Два коротких звонка и вместе со стуком открывшейся двери — радостный голос Вики:

— Что получила? Пятерочку? Покажи дневник!

Надя ничего не ответила. Не вызывали ее сегодня? Или озадачил странный конверт?..

Я тихонько спустился по лестнице. Оглянувшись в дверях — не видно ли Капустина, вышел во двор.

Вальку я увидел под вечер, когда уже сделал уроки и написал в стенгазету «Вымпел» заметку о первом заседании учкома. (Меня все-таки снова, хоть и упирался, выбрали в редколлегию). Валька, окруженный своими прихлебателями, развалясь и вытянув длинные ноги, сидел на лавочке и дымил сигаретой. Рассказывал он что-то смешное, мальчишки то и дело угодливо ржали противными голосами. Я бы не подошел к ним, хотел поиграть с ребятами в волейбол, но любопытство пересилило. Тем паче видел сегодня, как этот бахвал вышагивал рядом с Надей. О чем же повествует счастливчик? Уж не в его ли класс попала Надя? Небрежным шагом я направился к лавочке, и услышал:

— …и говорю Мишке-очкарику: возьму, говорю, тебя, икс-игрек, за шкирку, закатаю в лоб и… что, говорю, получится? Он только зенками хлопает. Уравнение с тремя неизвестными, говорю, получится!

Прихлебателя дружно заржали.

— Дальше. Самое главное. Не успел очкарика взять за шкирку — подлетает Озерова. Валечка, просит меня, отпусти, ну пожалуйста, он не виноват. Я человек культурный, послушался, раз девочка просит. Только, говорю ей, напрасно, лапочка хорошая, защищаешь его. Он же, Мишка-очкарик, жмот первейший. Задачку не дает описать. Он, говорю, эти задачки с ответами на зиму в кадушке солит.

— Гы-гы-гы! — закатились Валькины дружки.

— Дальше. Она и говорит мне: не надо списывать. Если хочешь, останемся после уроков и я объясню задачку. Нет, говорю, лапушка, задачки мне до лампочки. Лучше прошвырнемся после уроков в кинушку.

— А она что? — разинув рот, опросил лупоглазый Сережка.

— Что! Видит же, с кем дело имеет! И рубчики у меня водятся. Согласна, говорит, как-нибудь сходим.

— Когда пойдете?

— Да вот будет что-нибудь про любовь, и пойдем… А хорошо посидеть рядом с ней в кинушке! Кругленькая!..

У меня сжались кулаки. С каким наслаждением влепил бы Вальке оплеуху!

Играть в волейбол расхотелось. Такое хорошее до этого настроение было, и вот на тебе, Валька, юродивый, все испортил! Ни одному слову его я не поверил, но все равно на душе стало гадко, будто в лицо плюнули.

Валька был мне противен, отвратителен. И в то же время я думал: в чем-то мы схожи. В чем? Обоим нравится Озерова? Оба добиваемся ее дружбы? Да, так и есть. Только разными путями. Хотя такими ли разными? Еще недавно я сам упорно выслеживал Надю, искал способ познакомиться. Электронные часы надевал для фасона, журнал «Наука и жизнь» не выпускал из рук — тоже пыль в глаза пустить. Сейчас было стыдно и за часы, и за журнал. Они словно бы ставили меня на одну доску с Валькой.

Мне казалось, что за последние дни я прожил какую-то совсем новую жизнь и понял так много, как никогда раньше.

На другое утро, отправляясь в школу, я с большим трудом удержался от соблазна потихоньку пробраться к кустам боярышника у эстрады. Зато вечером, как только стемнело, я поспешил туда, с усилием просунул руку в щель между досками и тщательно все обшарил. Пустые хлопоты.

Я не обиделся. Сам же написал: «Если ответишь…» Так что может и не отвечать.

Каждый день в течение недели я обследовал тайный почтовый ящик. И уже не сомневался, что ожидания мои напрасны, но если бы я, например, заболел и была бы у меня высокая температура, хоть сорок градусов, то все равно нашел бы силы добраться до кустов у эстрады.

И однажды — не чудо ли? — моя рука на знакомом пятачке земляного пола под досками коснулась чего-то мягкого. Я даже не поверял. Но нет, на ладони лежал старый замшевый кошелек с металлическими шариками. А внутри — бумага. Зажав в кулаке письмо, я пустился домой.