Прыжок, уход… с легкостью опытного фехтовальщика Гольцов уклонился от «бычьей» атаки… и наискось полоснул тесаком. Лицо громилы окрасилось кровью. Он слепо махнул ручищей, будто гигантским крюком. Попади Гольцов под такой удар — его бы просто смяло! Но секретарь уклонился снова, пнул табуретку — та врезалась громиле в колени, он пошатнулся. Гольцов прыгнул вперед, тесак с хрустом вошел громиле в плечо. Закричать он не успел — кулак Гольцова жестко ударил ему в кадык. Громила захрипел, а Гольцов толкнул его изо всех сил — прямиком в дверь подвала. Без единого звука громила ухнул во тьму. Секретарь захлопнул дверь, заклинил ее табуреткой, огляделся… и увидел управляющего уже в конце проулка, со всех ног улепетывающего прочь. Мистер Гольцов ругнулся и кинулся следом.
Я облегченно перевел дух: получилось! И никто не узнает, что я замешан! Меня не хватятся, домочадцы милорда и раньше-то не слишком обращали внимание на мое присутствие или же отсутствие. Но я должен быть в особняке раньше беглецов! Я помчался по уже знакомой дороге. Я знал уже так много. Больше, чем мистер Гольцов. Больше, чем Дженкинс. А о еще большем — догадывался. Но что же мне делать с этим знанием, если я никому не могу о нем рассказать?
[1]Runt— сморчок (англ.)
Глава 13. Снова дома, снова труп
— Бах! Бах-бах! Барабах! — входная дверь особняка ходила ходуном.
— Ivashka! Ты что, опять спишь на посту? — с серебряным соусником в руках дворецкий Бартон выскочил из буфетной.
— Никак нет, сэр! Просто не открываю. Хорошие люди так-то средь бела дня в честной дом ломиться не станут! — вытянулся во фрунт привратник. — Bashibuzuki какие-то черные — в окошко видать! — и несмотря на сплошь покрытые золотым шитьем, а потому плохо гнущиеся в локтях рукава ливреи, с немалой ловкостью извлек из-за портьеры у дверей заряженное ружье.
— Как они к дверям подошли? Ты что, ворота не запер? — зло бросил мистер Бартон.
— То не я! То Гаврилка-кучер за собой…
В дверь снова загрохотали.
— Потом разберемся! А ну-ка, пальни в них! Пусть убираются, пока милорда с гостями не потревожили!
— Это мы с нашим удовольствием! — возрадовался привратник, вскакивая на подставку и одни плавным, хорошо отлаженным движением вгоняя ружье в щель над дверью. Грянул выстрел и — я едва не свалился с парадной лестницы! — из-за двери донесся пронзительный крик.
В буфетной с грохотом разбилось стекло. Дверь буфетной распахнулась, всей тяжестью дубовой доски ударившись о стену — точно ее пнули изнутри, и оттуда выскочил человек.
Соусник словно выпорхнул из рук Бартона, и полетел прямиком в этого самого человека. Тот упал ничком, да еще и перекатился, роняя на узорчатый паркет комья мокрой грязи. Со свистом артиллерийского снаряда соусник влетел в распахнутую дверь буфетной… снова грохнуло и зазвенело. Страшно, как перед смертью, вскрикнул дворецкий, привратник рванул на себя застрявшее в окошке ружье…
— Я, конечно, голоден как сто волков. — выскочивший из буфетной человек приподнялся на локтях… и пальцем снял с паркета каплю соуса. — Но с соуса, пожалуй, начинать не буду!
— Мистер Гольцов? — растерянно прошептал Бартон, а я шумно выдохнул. После всего, что мне пришлось вынести ради его освобождения, недоставало еще, чтоб русского секретаря прибили соусником на пороге дома! Гольцов нужен мне! То, что не сумею сказать я — должен сказать он!
— Дверь открывай, Ивашка! — вскакивая на ноги, скомандовал русский секретарь милорда. — Ежели вы мне там банкира пристрелили, я вас своей рукой на пороге положу, дураков, прости Господи!
— Сэр! — вскричал скандализированный мистер Бартон.
— Тихо! — отрезал Гольцов, и в тоне его была та же властность, что у милорда. Я тут же вспомнил, почему Бартон всегда недолюбливал русского секретаря. Все же человек должен понимать свое место и вести себя соответствующе.
Привратник, даже не оглядываясь на аж раздувшегося от гнева дворецкого, рванул дверную створку.
— А-а-а! — в дверном проеме, будто в раме картины, нарисовалась мокрая от недавнего дождя подъездная дорожка… и оборванная, грязная до безобразия фигура банковского управляющего. Он торопливо ковылял прочь, хлюпая вконец развалившимися башмаками. Стук двери за спиной заставил его подпрыгнуть… и с удвоенной скоростью заковылять к воротам.
— Эй! Сэр! Стойте! — выскакивая на парадное крыльцо, заорал русский секретарь.
— Остановить? — деловито осведомился Ивашка и… вскинул ружье к плечу.
Испуганный крик застрял у меня в груди.
— Я тебе остановлю! — рыкнул Гольцов, перемахивая через балюстраду парадного крыльца и бегом бросаясь за пытающимся уковылять управляющим.
— То стой, то не останавливай… Сами не знаете, барич, чего хотите! — опуская ружье, хмыкнул привратник.
— Раньше мазать не надо было! А еще бывший солдат! — рявкнул дворецкий.
— Так я ж поверх головы… Для острастки, чтоб спугнуть! — растерялся привратник. — Живая ж душа… Да и приказу не было!