Взмокинские истории

– Кошмар! Никогда такого не было. Это полнейший штукер! Я потерял пять голов. Пять! Правда, сущности во мне, их так просто не убьешь, но головы – головы! – знаете, как долго их выращивать? Потом колокол – такой хороший колокол был, что вообще!… Треснутый немного и местами ржавый, но какие в нем были картины! Картины моих побед, запечатленные в этом, как его… Жуть полная.

У Ничтова болела голова.

– Да не кричите так. Ну, дам я вам корабль… или что у вас было – колокол? – ну дам колокол… Это мелочь. Истребы сгорели… Говорят, энергия на миллионы звезд пошла прахом. Тоже мелочь. Главное – что Пустота не победила! Не победила!! Это что же теперь будет?

– «Что-что!» – сказал Вор-Юн-Гак, вылезая из тьмы. – Идеи Зергера разрастутся, только и всего. Сначала в этой Вселенной, затем в – Нашей, или еще где. И так далее. И без конца.

Ничтов проговорил:

– Так ведь это же катастрофа!

– Да, наверное. А ведь я сначала хотел просто сжечь Зергера. Смешно. Сжечь одного. А теперь их – миллионы. Да, это катастрофа. Будет. Что, миленькая моя, что ты хочешь?

Голос Змея обращался к кому-то мелкому, невидимому. Ничтов не смог его распознать.

Змей долго слушал и еще дольше молчал. Воблид все это время ходил под открытым космосом, ругаясь во все стороны. Ничтову не хотелось ничего.

– Тригняда. Сообщает. Мне. Что. В мире. Новегов. Есть некий сбой в системе управления. Маленький такой сбой, но прилипчивый. Еще она говорит, что якобы в их полях возникли помехи, и что это из-за нее. Врет, наверное.

…

Добреголядовая Новь устояла. Казалось, новеги могут торжествовать, потому что – победа – была за ними, и Мир, и жизнь в нем, и все настоящее – нужное, большое, прекрасное – сохранено. Однако самые взрослые и мудрые из новеговского народа испытывали некоторое внутреннее волнение.

В эфирах дальней связи – той, что обеспечивала бесперебойный контакт с космическими кораблями – появились помехи неясной природы. При выводе на экран они напоминали кляксы. Несколько раз эти кляксообразные сигналы проникли и во внутреннюю связь, из-за чего произошли сбои вычислительной аппаратуры. Странные кляксы проникали в информационные потоки с той же ловкостью, с какой Краиниц внедрялся в наследственный аппарат. Но на этот раз «шустрая мелюзга» была не при чем – кляксы, хотя и напоминали одноклеточных, имели неживую природу.

Были срочно отозваны все исследовательские и разведывательные отряды, все они вернулись на Добреголядовую Новь, поскольку новеги решили: лучше приостановить научный процесс, чем потерять сообщение со своими товарищами.

По-прежнему не выходил на связь корабль «Добреголяд 3». Очевидно, Юрий с командой завели свой корабль слишком далеко.

«Добреголяд 3» искал лабиринт, ориентируясь на сигнал, посланный Взором; Юрий и все новеги, что были на борту, изо всех сил хотели выручить Взора – сами не зная как.

Взор продолжал сигнализировать. Его сигналы тонкой струйкой уходили в Неизвестное. На экране декодера они превращались в причудливые, неповторимые мозаики, из которых складывались образы живых существ, формулы, или просто знаки.

А между тем тригняда тоже стала рисовать знаки – только возмутительные и пошлые. Она рисовала их в сознании новегов.

Откуда ни возьмись, в информационных сводках появилось отвратительное слово. И его все прочли.

– Что это? – удивились новеги. – Откуда?

Слово не было ни в одном тексте. Однако через день редактор, опытнейший специалист, страшным голосом сообщил, что это его вина. Это он придумал то слово. Нет, он его не печатал, но он его… подумал. Он, непонятно по какой причине, произнес то слово про себя, повторил несколько раз, и сам рассердился. Но он его не печатал. А оно возникло в реальности.

На фабрике детской пищи углеводы расщепляются не до мономерных сахаров, а до спирта.

– Аппаратура опьянела. – мрачно пошутил технолог, у которого сбоев не было последние лет сто.

Всю ту пищу сожгли; однако на соседнем заводе эта история повторилась. А потом ее стали видеть повсеместно.

Везде аппаратура словно немного помешалась. Она работала, но в ее готовой продукции постоянно обнаруживали нечто измененное, и, чаще всего, явно вредное. Нормальными оставались лишь те приборы, в которых не было программного обеспечения, и которые работали сугубо механически.

Таких устройств было тогда уже немного (в процентном отношении) и именно они-то как раз не имели никаких сбоев.

Техника новегов тесно связана с их ментальным полем, обычно очень ровным. Теперь оно рябит от сбоев, как будто его кто-то специально портит. Но ведь у новегов не принято ругаться! не принято обижать других, и тем более, обижать товарищей. У них полная сплоченность, они спорят – но не с целью обидеть. Так задумал еще Зергер, но его план был нарушен (и не скажешь теперь, кто был тогда виноват). Наверное, старые поколения были неидеальны в общественном смысле. Но ведь их давно нет! – за многие годы новеги заново пришли к идее товарищества. Значит, им самим незачем портить ментальную сферу.