Взор синих глаз

Эльфрида присела на одну из тех грубых скамей, что в изобилии украшают собой здешние земли, и замерла, не отрывая взгляда от травы. Ей пришлось поднять глаза, когда она услышала треск сучьев и неровные шаги неподалеку. Проходя вдоль тропинки, коя пересекала ту, на коей она была, и коя шла через отдаленные кустарники, Эльфрида увидела вдову фермера, миссис Джетуэй. Прежде, чем та заметила Эльфриду, она остановилась, чтобы посмотреть на особняк, очертания которого были видны сквозь кусты. Эльфрида, отшатнувшись назад, понадеялась, что неприятная женщина пройдет мимо, не заметив ее. Однако миссис Джетуэй, коя, казалось, обращалась с молчаливой речью к дому, где жила Эльфрида, речью, которую, несомненно, продиктовала причина, что была в некотором смысле воспринята ее сознанием шиворот-навыворот, заметила девушку и немедленно подошла к ней и стала перед нею:

– A-а, мисс Суонкорт! Отчего вы беспокоите меня? Неужто я вторглась в ваши владения потому, что прошла здесь?

– Вы можете здесь гулять, если вам так нравится, миссис Джетуэй. Я отнюдь вас не побеспокою.

– Вы беспокоите мой ум, а мой ум заключает в себе целую жизнь, ибо мой мальчик по-прежнему там, а вышел он из моей утробы.

– Да, бедный юноша. Я сожалею о его смерти.

– Знаете ли вы, отчего он погиб?

– Чахотка.

– Ох нет, нет! – сказала вдова. – Под этим словцом «чахотка» скрыто куда больше. Он умер оттого, что вы сперва ничуть не возражали против того, чтобы быть его возлюбленной, а затем ему изменили, и это убило его. Да, мисс Суонкорт, – произнесла она возбужденным шепотом, – вы убили моего сына!

– Как можете вы быть такой злой и глупой! – воскликнула Эльфрида, вскочив на ноги с негодованием. Но негодование было ей несвойственно, и она, будучи измучена и истерзана последними событиями, потеряла всякую силу защищаться, кою эта эмоция обычно придает. – Я не могла ему помешать любить меня, миссис Джетуэй!

– Это как раз то, чему вы отлично могли помешать. Вы знаете, как это началось, мисс Эльфрида. Да, вы сказали, что имя Феликс вам нравится больше, чем любое другое имя в нашем приходе, и вы знали, что это его имя и что ваши слова ему обязательно передадут.

– Я знала, что это его имя… конечно, знала, но я уверена, миссис Джетуэй, что никому не поручала сказать ему это.

– Но вы знали, что ему передадут.

– Нет, я не знала.

– И затем, после этого, когда вы ехали верхом мимо нашего дома в ярмарочный день, и парни стояли толпой, и вы захотели спешиться, и когда Джим Дрейн и Джордж Апвей и трое, или четверо, или больше ринулись вперед, чтобы подержать вам пони, а Феликс застенчиво стоял позади всех, почему вы подманили его к себе и сказали, что хотели бы, чтобы это сделал именно он?

– О миссис Джетуэй, как неверно вы все понимаете! Мне он был по душе больше всех, вот почему я попросила его помочь мне спешиться. Он был спокойным и приятным… я всегда думала о нем так… и он мне нравился.

– Тогда почему вы ему позволили поцеловать вас?

– Это ложь; ох, все было не так, не так! – отвечала Эльфрида, плача в отчаянии. – Он подошел ко мне сзади и попытался поцеловать меня; и вот поэтому я сказала ему, что не хочу его никогда больше видеть.

– Но вы не рассказали об этом ни своему отцу, ни еще кому-нибудь, значит, не смотрели на это как на оскорбление, как вы сейчас тщетно стараетесь изобразить.

– Он умолял меня никому не говорить, и я по глупости на это согласилась. И теперь я глубоко сожалею, что никому не рассказывала. И я отнюдь не ожидала, что меня будут бичевать моим же добрым деянием. Прошу вас, покиньте меня, миссис Джетуэй, – старалась усовестить ее девушка.

– Что ж, вы ответили ему резким отказом, и он умер. И прежде, чем его тело успело остыть, вы пустили в свое сердце нового возлюбленного. Затем беспечно отослали его в долгую деловую поездку и взяли себе третьего. И если вы считаете это пустяками, мисс Суонкорт, – продолжала она, подходя к ней ближе, – то ведет оно к тому, что и впрямь серьезно. Вы уже забыли о тайном побеге из дому с целью сочетаться браком, поездку в Лондон и возвращение назад на следующий день неженатыми, и что в этом достаточно позора, чтобы погубить доброе имя женщины куда более добродетельной, чем вы? Вы могли забыть… я не забыла. Неверность своему возлюбленному – это плохо, однако неверность ему после того, как вы были ему женой, – это уже распутство.

– Ох, это злая, жестокая ложь! Не говорите этого; ох, не говорите!

– А ваш новый возлюбленный знает об этом? Думаю, что нет, или он больше не был бы вашим! В том виде, в каком история известна всем, она расползается слухами по всей округе даже теперь; но я знаю гораздо больше, чем все они, вместе взятые; и с какой стати мне уважать вашу любовь?