Рабочая среда отличается от семейной степенью близости между членами группы. Поскольку ВДА испытывают трудности с определением границ, у них возникают проблемы с тем, чтобы поддерживать адекватные и комфортные неформальные отношения со своими начальниками и коллегами. Эти отношения остаются неопределенными, потому что ВДА колеблются между попытками стать родителями для своих начальников и поиском поддержки со стороны коллег.
Результатом этих колебаний становится то, что невыраженный гнев и потребность быть от кого-то зависимым выходят на первый план в рабочих отношениях.
Еще одна возможная ситуация — это укрывательство тех, у кого есть проблемы с алкоголем или наркотиками. ВДА поддерживают своих коллег, принимая на себя их обязанности. Такое поведение поощряется системой: «Мы все вносим свой вклад» — весьма распространенная установка, и руководству выгодно поддерживать ее среди работников.
Как только возникает подобная созависимость, условия неизбежно ухудшаются независимо от реальной ситуации на работе; ВДА начинают брать на себя чрезмерную ответственность либо пускают все на самотек. Когда созависимость начинает превалировать, здравый смысл уступает место фантазиям. Это происходит очень медленно, поэтому данный процесс достаточно сложно распознать.
В конечном итоге гнев и страх начинают попеременно выступать в качестве преобладающих ответных реакций на рабочую среду, чередуясь с редкими перерывами, во время которых ВДА верит, что все хорошо, — но только до следующего раза. Это повторение детского опыта.
Приведу пример Рут. Она очень квалифицированный и добросовестный специалист; кроме того, она понимает свою склонность к созависимым моделям поведения. Но помните, знание — это только первый шаг. Без знания рост невозможен, но знание без конкретных действий представляет мало ценности.
Я ВДА, при этом являюсь консультантом по вопросам алкоголизма. Я одна из десяти детей в семье. Моя мать — алкоголичка, она периодически уходит в запои. Когда она трезвая, она замечательная, заботливая и ответственная жена и мать. Но когда она пьет, то становится просто страшной, и до нее нельзя достучаться целыми неделями. Мой отец — классический созависимый. Оба его родителя — алкоголики, но сам он воздерживается от выпивки. Это мужчина, который сделал себя сам, кормилец семьи; он берет на себя все, когда мать уходит в запой. Все мои братья и сестры играют хотя бы одну из ролей, характерных для детей алкоголиков. Сама я в процессе взросления принимала на себя роли талисмана, потерянного ребенка и семейного героя.
Сейчас мне 27, и я уже три года воздерживаюсь от алкоголя и наркотиков, два года состою в группе ВДА и в Ал -Аноне, а также в течение полутора лет прохожу личную психотерапию с замечательным консультантом. В терапию меня привели проблемный брак, тяжелая депрессия и постоянное ощущение тревоги. Терапевтический процесс был тяжелым и болезненным для меня. Когда мы разобрали все, что накопилось за эти годы, депрессия начала отступать, а я стала понимать, откуда это все пошло, как влияло на меня и что мне нужно делать сейчас. Я перестала испытывать чувство вины из-за того, что забочусь о себе. Открывшаяся перспектива изменила мое поведение, мои мысли и чувства. Я решила получить образование, закончила необходимые для сертификации курсы и получила диплом. После развода с мужем у меня не было ни работы, ни денег, но я продолжала ходить на терапию и вскоре нашла работу.
Я работала в реабилитационном центре. Основная часть моих клиентов были алкоголиками и наркоманами, наш персонал специализировался на проблемах химической зависимости. Коллектив состоял из администратора, трех супервайзеров и восьми терапевтов. Мне никогда не приходило в голову, что быть одним из десяти детей и быть одним из двенадцати сотрудников в коллективе — это очень похожие ситуации. Меня наняли одновременно с двумя другими терапевтами. Нашим главным супервайзером был Боб. Он привлекательный, остроумный мужчина и имеет богатый опыт терапевтических интервенций. В течение первых трех месяцев работы я развелась с мужем и построила очень близкие отношения со своими коллегами. Рабочее расписание было сложным. Я работала в основном по вечерам, и мне приходилось вести 25 клиентов (как семей, так и групп) при 40-часовой рабочей неделе. Так как это некоммерческий реабилитационный центр, мы никому не отказывали в помощи.
Я чувствовала себя хорошо — это касалось и самовоспри-ятия, и той работы, которой я занималась. На протяжении всего этого периода я была не одинока в попытках разобраться, что же происходит с моей жизнью. Другие новые терапевты тоже работали над тем, чтобы выстроить отношения с коллективом.
Я постоянно задавала вопросы, иногда получала на них ответы, а иногда и нет. Мой супервайзер занимался со мной, когда у него было на это время.