Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

В день референдума я поехал в Палайо-Фалиро, южный пригород Афин, где я вырос и где до сих пор живет мой отец. Вместе с отцом мы двинулись на участок. Внутри меня встретили громкими возгласами одобрения – не считая одного или двух человек, которые стали кричать, что это я закрыл банки. Под включенные телекамеры я ответил одному из этих крикунов, что «Тройка» поставила нам ультиматум, а решение, которое предстоит принять народу Греции, определит будущее его самого и его детей. Мы, правительство, предоставили ему возможность проголосовать «за» или «против». Скажите «да», если считаете, что нам предлагают честную сделку, посоветовал я. «Мы – единственное греческое правительство, которое уважает ваше право принимать решение». «Тройка» решила закрыть банки, прежде чем люди успели изъявить свою волю, добавил я; судите сами, как истолковывать такие действия.

Проголосовав, я помог отцу сесть в машину, и тут ко мне подошла пожилая женщина, за которой следовал рой телекамер. Она строго спросила, знаю ли я, где она живет. Я признался, что не знаю. «Я сплю в сиротском приюте, здесь, в Палайо-Фалиро. Знаете, почему меня пустили туда? Потому что ваша мать когда-то приложила много сил ради того, чтобы обездоленные вроде меня получили постоянное пристанище». Я поблагодарил эту женщину за спонтанное напоминание о моей матери и добрые слова^[322]. Выяснилось, что она еще не закончила. «Я благословляю вашу мать каждый день. Но известно ли об этом вон тем ублюдкам? – Она указала на телекамеры и журналистов. – Спорю, что нет, да им и все равно.

– Это не имеет значения, – заверил я. Пускай не знают остальные, достаточно того, что знает хотя бы она. Тем не менее, я расстроился, когда в вечерних новостях нашу сердечную встречу представили так, будто эта бездомная женщина обвиняла меня в своей нищете.

Только ближе к вечеру я стал думать, что историческая победа может оказаться реальностью. У себя в кабинете я сочинял статью на английском для своего блога. «В 1967 году, – писал я, – иностранные державы в сговоре с местными марионетками использовали танки для свержения греческой демократии. В 2015 году иностранные державы попытались провернуть то же самое, используя наши банки. Но им противостоял безумно храбрый народ, отказавшийся поддаваться страху. Пять месяцев подряд наше правительство билось за то, чтобы не уйти безропотно во тьму. Сегодня мы призываем всех европейцев встать рядом с нами, чтобы свет не тускнел от Афин до Дублина, от Хельсинки до Лиссабона».

К 8 часам вечера по понурым головам и угрюмому выражению лиц телеведущих стало окончательно понятно, что мы победили. Оставалось узнать, с каким точно перевесом. Я опасался, что малая разница в количестве голосов даст Алексису повод заявить, что нация разделилась, следовательно, народ все-таки против решительного разрыва с «Тройкой». Я сказал своей команде, что магическим порогом будут 55 %. Если голосов «нет» окажется больше, Алексису придется смириться с таким результатом. Я тщательно обдумал, что сказать журналистам, собравшимся в пресс-центре министерства, как прокомментировать итоги голосования. К 9 вечера я написал свою речь. Традиционно министры ждут заявления премьер-министра, прежде чем выступать самим, поэтому я сидел в кабинете и ждал, когда Алексис выйдет к прессе в Максимосе.

В 21:30 я осознал, что что-то идет не так. Результаты уже более или менее определились, мы перевалили за 55-процентную отметку, но Алексис по-прежнему прятался в своем офисе. Мой глава канцелярии требовал идти в пресс-центр министерства: мол, журналисты волнуются и начинают рассказывать всякие зловещие глупости. Я прождал до 22:00, потом позвонил Алексису. Он не снимал трубку, секретариат тоже не отвечал. Вассилис сообщил, что другие министры начинают выступать перед средствами массовой информации, вяло восхваляют поистине сногсшибательные результаты. Я не мог этого допустить. Наши избиратели заслуживали честного, достойного ответа.

Поэтому около 22:30 я направился в пресс-центр, чтобы сделать заявление, и планировал сразу после этого двинуться в Максимос и выяснить, что там происходит. Когда я зачитывал подготовленную заранее речь, вдруг возникло очень сильное ощущение, что это мое последнее выступление в качестве министра. Признаюсь, это ощущение – и воспоминания о событиях на площади Синтагма двумя сутками ранее – побудило меня прочитать свое обращение с вызовом, даже дерзко.