Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Вечером состоялись два митинга, один «за», около древнего олимпийского стадиона, где в 1896 году проходили первые Олимпийские игры современности, а другой «против» – на площади Синтагма. Митинг «за» собрали во второй половине дня, там было многолюдно и чинно, а вот митинг «против» на площади Синтагма оказался бурным. С малых лет мне доводилось принимать участие в митингах на этой площади, среди них были те, после которых жизнь и вправду менялась, но этот митинг, куда мы пришли с Данаей, поистине не имел прецедентов.

Мы пошли на площадь из Максимоса с Алексисом и прочими членами кабинета, их партнерами и помощниками. По дороге нас окликали восторженные сторонники. Когда мы достигли площади, толпа словно взорвалась. Нас поглотило людское море из пятисот тысяч тел. Повсюду взметывались руки; суровые мужчины утирали слезы, женщины средних лет глядели решительно и зло, юноши и девушки просто не могли стоять спокойно, пожилые рвались нас обнять и пожелать удачи. Добрых два часа, не расцепляя пальцев, чтобы нас не отнесло друг от друга, мы с Данаей будто сливались воедино с этими людьми, которые устали от безысходности.

Представители разных поколений своими глазами наблюдали в ту ночь, как продолжительная борьба за достоинство и свободу обретает форму гигантского праздника – праздника избавления от страха. Пожилой мужчина, партизанивший во Вторую мировую, сунул мне в нагрудный карман пиджака бутон гвоздики и вручил плакат, на котором значилось: «Сопротивление не бывает бесполезным!» Студенты, которым пришлось эмигрировать из-за кризиса, теперь вернулись ради референдума и умоляли меня не сдаваться. Один пенсионер заявил, что они с больной женой согласны потерять пенсию, если достоинство страны будет восстановлено. И все повторяли: «Не сдавайтесь, чего бы это ни стоило!»

Я знал, что люди искренни. Банки оставались закрытыми целую неделю. Трудности, на которые нас обрекли кредиторы, становились все более очевидными. Однако вот эти чудесные люди на площади упорно твердили одно-единственное слово, которое столько значило для нас всех. Они твердили: «Нет!» Не потому, что упрямились, не потому, что принадлежали к евроскептикам. Они хотели сказать Европе чистосердечное «да». Но именно Европе, ее народам, а не тому истеблишменту, который сделался одержим гибелью Греции.

В ту ночь, когда мы с Данаей в конце концов оказались на мраморных ступенях здания парламента, фраза, которую я долго искал, чтобы описать происходящее, все же пришла мне на ум: это было конструктивное неповиновение. Я сам пытался аналогичным образом вести себя в Еврогруппе – выдвигал мягкие, умеренные, разумные предложения, но, когда европейский истеблишмент отказывался даже обсуждать возможность переговоров, я шел им наперекор и говорил «нет». Наш «военный кабинет», увы, этого никогда не понимал, но люди, заполнившие площадь Синтагма, это, несомненно, понимали. Для истинно верующих

Той ночью долгие месяцы разочарования, каждое мгновение испытаний в Максимосе, все тяготы пройденного пути, все мелкие и крупные гадости и стрессы – все смылось, осталось лишь удовлетворение проделанной работой. Однако я по-прежнему не понимал, кто возьмет верх на референдуме. По митингу можно было предположить, что поддержка моих усилий стала крепче, но закрытые банки и броские заголовки СМИ заставляли думать, что даже с учетом многочисленности тех, кто собирался сказать «нет», успех выглядит маловероятным.

За ужином с Данаей, Джейми и несколькими другими друзьями на террасе ресторанчика в районе Плака мне задали вопрос, уйдут ли Алексис и Евклид в отставку, если народ скажет «да». Я объяснил, что Алексис, скорее всего, сформирует коалиционное правительство с оппозицией, а вот большинству истинно верующих придется уйти – или их уйдут принудительно. Я бы и сам давно ушел, прибавил я. Джейми принялся горячо возражать. Он полагал, что победа не достанется никому, а мое влияние на Алексиса резко возрастет, поскольку я сыграл большую роль в достижении такого результата. Сомневаясь в обоснованности его выкладок, я, тем не менее, поднял бокал за оптимизм Джейми. «Hasta la victoria siempre! – воскликнул он, не сводя с меня пристального взгляда. – За победу, всегда!»